ты чего, парень, – сказал один из них. – Садись в тенек, отдохни.
Дима недоверчиво пожал плечами.
– Садись, садись, – поддакнул второй.
Все еще настороженный, Дима устроился между корней, положив связанные руки себе на колени. Два поверженных им противника слабо шевелились на земле и хриплыми голосами проклинали богов.
– Завтра будем в Гераклее, – задумчиво сказал один из бывших пиратов. – И распродадут нас, братцы, задешево, как каких-нибудь сардов.
– Он действительно собирается всех нас продать? – спросил Дима.
– Конечно, – последовал ответ. – А что ты думал? Было время, мы и сами приторговывали людьми.
– У меня на родине такого нет, – гордо сказал Дима.
– Ты никак скиф?
– Нет, – ответил Дима.
– Значит, не скиф, – сказал пират и скучно почесался. – И не псесс, часом?
– Не псесс я, – уныло сказал Дима.
– И не хавк? – на всякий случай уточнил настырный пират.
– Да русский я, русский, – не выдержал Дима. – Отвяжитесь.
И они действительно отвязались, но сквозь сон Дима слышал их голоса, бубнившие то тише, то громче:
– Я же говорил, что он боруск. Боруски все такие…
– Да, странный он какой-то, – прошептал второй голос, и все провалилось в черноту сна.
Торговец поднял их рано, торопясь пройти дорогу до Гераклеи прежде, чем наступит нестерпимая жара, и вскоре уже небольшая процессия брела в сторону города.
– Я есть хочу, – сказал Дима одному из своих товарищей. – У нас в интернате в это время завтрак.
– Интернат – это где?
– На севере… – Дима вздохнул. – Тебя как зовут?
– Окрикул, – гордо сказал пират.
– Красивое имя, – вежливо отозвался Дима. – Ты не знаешь, Окрикул, почему он нас не кормит?
Бывший пират усмехнулся.
– А с какой стати? Он нас и голодными продаст, будь уверен.
Дима поежился, но промолчал. Торговец, проезжая на лошади, мимоходом стегнул обоих по плечам.
– Да удушит тебя Мефитида[8] в своих смрадных объятиях, – тихонько проворчал Окрикул ему в спину.
Дима споткнулся о камень, подняв облако пыли. Глупость какая-то. Почему его занесло в Древний Рим? Какие кнопки он там перепутал? Троечник несчастный, недостойный сострадания сюковец. Теперь надо каким-то образом не уронить своего достоинства, чтобы потом не было мучительно стыдно. Потом? А вдруг не будет никакого «потом»? Дима похолодел. Что, если он навсегда завязнет в этом Древнем Риме? О знамя СЮКа, о Великий Космос, что же он будет делать в этой стране? Хорошо еще, что его заставляли изучать латынь. Надо хотя бы узнать, в какой век его занесло.
Дима лихорадочно стал думать. Он только сейчас сообразил, что приключение затягивается. Итак, век. Нужны какие-то привязки. Что же там было, в этом Древнем Риме? Дима поднатужился и припомнил: в Риме был Карфаген. Карфаген должен быть разрушен.