бездной дымно-голубою.
По горной лестнице, пыля
Дорожной обувью разбитой,
Безмолвно ангел деловитый
Нисходит в тихие поля.
Благословляет день весенний,
Ручей болтливый как всегда,
И пастухов, и их стада,
И дым разрушенных селений, —
Живых и трупы вдоль дорог
(Колосья жатвы неумелой),
Косматый многолетний стог,
И бесприютный череп белый,
Поскрипывающий у ног.
Сойди, вечерняя прохлада,
На все их скорбные дела, —
Здесь нет забвенья, и не надо,
Но глубь земная сберегла
Росток для будущего сада,
Живые соки для ствола.
1947
* * *
Лазурь воскресная чиста,
Все так легко и невесомо, —
Свет бьет из каждого куста,
Из каждой скважины и дома.
Мечтатель в шляпе голубой
Влюбленных провожает взглядом,
Веселые шары гурьбой
Взлетают над притихшим садом.
В упругом воздухе паря,
Они всплывают поплавками,
Вальсируют под облаками,
Иль, новый танец сотворя,
Ввысь устремляются прыжками
(В бессмертье, проще говоря), —
И, лопнув, падают клочками
Наморщенного пузыря.
А мы под зонтиком цветным
За кружкой пива полудремлем,
Табачный отгоняем дым, —
Мы краем слуха сонно внемлем
Невнятным шумам площадным.
1949
Зеркальный мир
Я заблудился ненароком
В зеркальном мире, как в лесу, —
В граненом хрустале высоком,
В таинственном шкафу глубоком
Слежу, почти ослепшим, оком
Зари цветную полосу.
Куда б я ни повел очками,
Везде мой бедный кабинет
Прямолинейными пучками
Иль огненными языками
Весенний отражает свет.
И в этой солнечной купели
Найдя певучую струю,
Я сам сверкаю и пою, —
Не ангел ли я в самом деле
В глухом запущенном раю?
Что, если броситься со страха
В широкое мое окно?
Что, если ангелу дано
Паденье только для размаха,
Для разворота грозных крыл?
Что, если падать он забыл?
1944
Опрокинул чернильницу
Писец, бумаги разбирая,
Задел чернильницу, и вот —
Река без берега и края
Вдоль по столу его течет.
На папиросную коробку,
На пепельницу из стекла,
На завалявшуюся пробку,
На исходящие дела,
На все, что жизнь его заело,
Что душу выжгло и сожгло,
На все, что быть еще могло,
Что попросту быть не успело – —
Огромный парус раздувая,
Как грозный призрак корабля,
В ночь обрывается земля,
Ночь наступает гробовая.
И в этой совершенной мгле,
В аду кромешном и чернильном,
Он