Девушка направилась в кладовку – маленькую темную комнатку в углу, – чтобы взять веник, и остановилась.
Ее опущенные вниз глаза вдруг наткнулись на босые ноги, которые раскачивались сантиметрах в двадцати над полом, над пустыми серыми шлепанцами. Катя схватилась за горло и упала на колени.
Она хотела поднять глаза туда, где в полутемной кладовке должно находиться его, Митино лицо, но не могла. Тогда она губами потянулась к этим босым ногам и тоже не смогла прикоснуться к ним. Попыталась прижаться к ногам щекой… И опять не смогла.
С ней случилась истерика. Все решили – из-за того, что девушка первой наткнулась на самоубийцу.
…Потом, конечно, она пришла в себя. Довольно скоро. Примерно через месяц после похорон Мити. По-прежнему Катя ходила в походы, ломала ноги на горных склонах, спускаясь на байдарке по Ангаре, однажды чуть не утонула… Все было хорошо.
Прошло семь лет.
Милочка, племяшка, выросла, окончила школу. Дома отмечали ее выпускной. Катя смеялась, обнимала Милочку. Пригубила на радостях даже шампанского (хотя никогда не пила и ела лишь только то, что было полезным и здоровым).
А осенью, в сентябре, когда Милочка уже на первом курсе училась, Катя умерла. Случилось это так – молодая женщина гуляла по парку одна. Разгребала ногами шуршащую листву, улыбалась, что-то шептала себе под нос. Потом вдруг упала – лицом прямо в опавшие листья. И – все.
…Она лежала в больничном морге, прикрытая простыней, с высоко поднятой, как у всех мертвых, грудной клеткой.
В той же комнате, рядом, сидел молодой патологоанатом, писал посмертный эпикриз. Эта покойница смущала его, раздражала – доктора часто относятся к мертвым, как к живым.
Вошел Попов, санитар, самый циничный человек в больнице, циничный до такой степени, что все давным-давно перестали на него обижаться.
– Цигель-цигель, ай-люлю! – с намеком произнес санитар, показывая наручные часы. – Пора, нас ждут великие дела. Трубы горят.
– Все, сваливаем, – патологоанатом отбросил ручку и привычно пошел мыть руки – тут же, в прозекторской, находился умывальник.
Санитар ждал товарища, прислонившись к косяку. Потом кивнул в сторону накрытого простыней тела, спросил лениво:
– Что сегодня?
Молодой доктор улыбнулся, готовясь заранее избавиться от преследовавшего его неотвязчивого, смутного раздражения. Все же легче, если с кем-то поделишься! Тем более с Поповым. Сейчас тот что-нибудь отмочит…
– Обширный инфаркт. Кстати, глянь. Интересный случай, – сказал доктор и откинул простыню.
– А что?
Перед ними лежало обнаженное тело Кати – с зашитым разрезом от горла до низа живота.
– Прикольно… Красотуля. И не старая еще ведь! – хмыкнул санитар. – С чего вдруг инфаркт?
– Нет, брат, главный прикол не в том.
– А в чем?
Доктор обратно накинул простыню на Катино тело и произнес значительным голосом:
– Представь себе – девица.
– В каком смысле?
– В том самом. В прямом.
– Е-мое… И для кого себя