смотрел на это безумие и вспомнил слова, Валентина Григорьевича в книге Сибирь, Сибирь…: «Кто-то из наблюдательных умов с поразительной точностью сказал: проклятое настоящее. Проклятое – потому что бессовестно захватывает оно себе припасенное для многих поколений, оставляя для будущего лишь то, до чего не дотянулись его руки. Это, должно быть, называется безволием пополам с утратой инстинкта к вечной жизни в своих внуках и правнуках».
Рассказ, который оставил неизгладимый след в моей памяти – «В ту же землю», написанный в лихие 90-е. Дочь Пашута – пожилая, неработающая женщина застигнута в врасплох: Как похоронить мать, у которой нет городской прописки, а у самой ни копейки денег? Она говорит: «Время настало провальное, всё сквозь землю провалилось, чем жили… Ничего не стало. Встретишь знакомых – глаза прячут, не узнают. Надо было сначала вытравить всех прежних, потом начинать эти порядки без стыда и без совести». Мы оттого и прячем глаза, не узнаем друг друга – стыдно… стыд у нас от старых времен сохранился».
Она едет на другой конец города к знакомому ей человеку Стасу Николаевичу. Кроме Стаса, не осталось у Пашуты ни одного человека, кому бы она могла довериться. Она уже приняла решение: похоронить мать тайком в пригородном лесу, а Стаса попросила сделать гроб и вырыть могилу. Когда везли гроб с телом покойницы к вырытой могиле, то в темноте проехали свороту в лес. И как пишет Распутин: «Обратно поехала Аксинья Егоровна, должно быть, первая из покойников». Прошла зима, а весной Пашута приковыляла к могиле матери и ахнула: по обе стороны от материнской могилы вздымались еще два холмика. Целое кладбище, целую нахаловку расчали…
– Ничего не меняется, – говорит Распутин в книге «Эти двадцать убийственных лет» – одни, не тратя слов выгребают последние наши закрома, над другими продолжают издеваться рекламой красивой жизни, бесстыдной и наглой.
Нет и не может быть сейчас никакой консолидации: страна, общество, население расколоты пополам, а если вглядеться – на несколько частей, между которыми глубины несовместимости. И трудно ожидать, чтобы в ближайшее время они заросли и наступило что-то похожее на согласие. Его, этого согласия, не может быть по следующим причинам:
Во-первых, богатые становятся богаче, а бедные – беднее.
Родился и вырос Распутин в краю, где стремительно несла свои воды Ангара, вдоль ее поймы простирались степи, пашни, чуть дальше дремучая тайга с диким зверем, который чувствовал себя там полным хозяином.
– Самое важное, – говорил писатель, – что я имел всё-таки счастье родиться в глухой Сибири. В деревне, где всё ещё присутствовало – язык, и старые обычаи, и традиции, и люди, как говорится, прежней ещё формации. То есть они были совершенно не испорченные цивилизацией.
У Распутина сибирские корни, он наш местный писатель. Здесь его знают, ценят, любят и уважают. И когда он от московской суеты приезжал в Сибирь, то его всегда с открытой душой встречали на родной земле.
А