юного гусара он не стал.
Уже засыпая на кровати в крестьянской избе, где кроме нее оказался целый выводок помещичьих дочек, Юлия успела подумать: «А как там Саня?» Дальше усталость взяла свое…
Спать на голой земле было неудобно. Жестко, холодно. Хорошо еще, что шинель была при себе, и сие изобретение отцов-командиров мало чем напоминало пальто. В развернутом виде с отстегнутым хлястиком шинель казалась огромной, ее можно было подстелить под себя, да еще и укрыться.
Жар не проходил. Сейчас бы каких лекарств, удобную кровать с одеялом, заботливую маму, поправляющую подушку… Где всё это? Единственная повозка, да и в той лежит раненый штабс-капитан, а владелец оной тоже разлегся на земле. Зато удалось слинять из обреченной Москвы в предпоследний момент, пока на дорогах шли не колонны, а отдельные ручейки самых предусмотрительных.
Единственная лошадь оказалась клячей и едва тащила коляску, в которой кроме офицера кое-как поместились вещи владельца. В итоге Сане и двум другим солдатам, равно как и домочадцам, пришлось ковылять пешком. Далеко ли так уйдешь? Правда, первую ночь удалось переночевать в избе, прямо на полу, зато под крышей. К исходу же второго дня стали обгонять те, у кого кони получше и страх сильнее подгоняет в спины. Такой толпе жилья не хватит. Денежки же у некоторых водятся.
Штабс-капитан Калугин к беднякам не относился. К богачам тоже, иначе служил бы не в гренадерах, а в гвардии, однако пять штук деревенек у родителей имелось. Иная беда, при себе наличности у офицера было мало. На войне она не столь нужна, а вот сейчас бы пригодилась.
– Нам бы верст сто пятьдесят продержаться, а там доберемся, – поведал юный офицер.
Левая нога его покоилась в лубке, одна рука не действовала, весь перемотан бинтами. Остается надеяться, что в благодарность за спасение не даст потом пропасть, оставит при себе. А какой из него отныне воин? Тут выбор простой: или на тот свет, или отставка «за ранами».
Сто пятьдесят верст. Это сколько же идти? Допустим, двадцать верст в день. Выходит, неделю.
Саня закашлялся. Вроде только что задремал, и в дреме пришла к нему одна мысль. Если шире внедрять здесь кредит, то общество станет цивилизованней. Уговорить кого-нибудь, того же Калугина, к примеру, походатайствовать об открытии банка, пристроиться туда, да и жить припеваючи. Жаль, кашель разбудил, отвлек от грез и вернул к реальной жизни.
Зря он мечтал заболеть. Мечты иногда сбываются. И ничего хорошего в том нет.
Прошедший накануне дождь превратил дорогу в полосу грязи. Колеса повозок застревали в лужах, приходилось помогать лошадям. Солдаты большей частью шли там, где пожухлая трава позволяла хотя бы не вязнуть на каждом шаге. Ветер шелестел в кронах, сбрасывал на землю пожелтевшую листву. Звуки порождали невольную тревогу, заставляли людей вглядываться в густой лес. Сколько отрядов ушло и сгинуло без следа? Местные варвары словно не желают знать о правилах войны. Мало того что не везут продовольствие в город, хотя какая разница, кому продавать, так еще уничтожают тех, кто приходит к ним в дом