Арсений. – Барон «старый друг» твой…
– Кровник! – хватаясь за кинжал, гневно вспыхнул глазами Танкаев.
– То-то и оно…Мартынов Алёшка…из Саратова, помнишь?
– Командир батареи?..
– Точно так. Он тоже, вот такой, порывистый был…Тягался с этим эсэсовским тигром, «кто-кого»…Вечная память герою. А почему, скажи на милость, – ожесточённо обратился Воронов к Магомеду. – Почему-у такой финал?! А потому, что только после четвёртого выстрела менял позиции. А тигр, мать его под хвост, на то и тигр…Ему мало усы подпалить. Загрыз гад… нашего Лёшку. Накрыл медным тазом. А я не хочу, не хочу тебя потерять, Танкаев! Ты, понял мою мысль, брат? Как себя, бойцов и орудия уберечь? В глаза мне смотри!
– Так точно, Арсэний Иванович-ч. – На бронзовом волевом лице горца растянулись в согласной, благодарной улыбке упрямые губы, не прикрывая влажной кипени плотных зубов.
– Я своим орлам тоже накажу крепко-накрепко. И комбату Соболеву передам. Иначе нам, Михаил, – Арсений вновь пристально, будто прощаясь навсегда, посмотрел в горячие, преданные глаза кавказца…И, сглотнув полынный ком в горле, уже ровнее добавил. – Иначе, боюсь не сдюжим. Но это я тебе по великому секрету сказал, – круто сводя всё на шутку, уральским котом подмигнул комбат Воронов.
– Всо понял, товарищ майор.
– Да, что ты ей – -Богу заладил, как уставной попугай: «товарищ майор», «товарищ майор»?
…они подошли ко 2-ой батарее.
– Смир-р-но!
– Вольно, – отдали честь, вскочившим на ноги артиллеристам.
– Вот такое дело, джигит, – подвёл черту Арсений.
– Всо сдэлаю, в луч-чшем виде, как ты сказал, брат! Пуст фашист скрежещет зубами…Пуст хоть до корней их сотрёт! Клянус землёй, которая дэржит нас, насмэрть стоят будэм.
– Вот это в точку. Будь! И чтоб все пули мимо!
Воронов энергично прошёл к своему «американцу», за рулём которого дожидался Горохов. Ловко махнул на седушку рядом, и что-то крикнул водителю на ухо.
Ребристые шины взметнули фонтаны песка. Машина вертляво пошла юзом, показав дырявленный автоматной очередью правый бок; выровнялась и быстро поскакала зелёной лягухой по выбоинам и буграм целины, объезжая воронки.
* * *
С отъездом комбата 1-го батальона истаял в небе и тяжёлый гул крылатой армады. Песчаная буря утихла. Ветер спал, перешёл в тихий стон за Волгой; пыль и песок перестали слепить глаза, кусать руки, лицо. Но потрясение от всего увиденного-пережитого было слишком велико и все подавленно молчали, чистились от песка, чувствуя себя уязвимыми, словно воины без кольчуг и доспехов. В этом странном затишье, чувствовал какое-то одиночество, заброшенность, тревогу и он сам. И, как оказалось, не напрасно.
Не прошло и пяти минут, как с батареи капитана Баймакова крикнули:
– Эй, глянь-те-е! Никак, верховой к нам летит от реки!
Артиллеристы привстали, прищурились, приложили ко лбам грязные краюхи ладоней.
– Шибко! Ты гля, братцы, как пылит!
– Так