них так с первого дня повелось: сразу о деле, без ритуалов типа «добрый вечер» или «погоды нынче благодатные».
Гувыртовский от такой атаки растерялся, заморгал. Отец Герман вынес ему двумя пальцами статью «Кровавый царь, кровавый храм» и поболтал ею в воздухе.
– В общем так, – проговорил он, – если вы в ближайшем же номере местной газеты не напечатаете опровержение этой гадости, я вас удавлю, а улики подделаю – сочтут за самоубийство.
Гувыртовский вдруг осознал, что поп не шутит. Он машинально развернул принесенный с собою кулек, сунул в рот сухарь и с чудовищным хрустом перекусил его. Наконец сказал зло:
– Дайте хоть чаю, если вы интеллигентный человек.
– Черта вам лысого, – сказал отец Герман и плюнул, – а не моего чаю. Сперва прилюдно извинитесь и напишите правду, а пока и близко к моему дому не подходите.
– Вам надо, вы и пишите, – огрызнулся Гувыртовский.
– Ну уж нет! Вступать с вами в полемику я не буду. Вы у нас писатель, вот и постарайтесь.
Гувыртовский замялся. Дело в том, что с отцом Германом ему было интересно. По-настоящему интересно – как еще ни с кем не было, даже в Академии Культуры, где его считали занудой. А кроме того, хоть Иван Петрович и был аскет, но пирожки с клюквой, выпекаемые Анной Владимировной… но машуковский обжитой дом, где у Гувыртовского уже образовался «свой угол»… Как всего этого лишиться?
– Сделаю, – буркнул он. – Только книжку мне какую-нибудь дайте, с информацией… Я же больше с местными преданиями работаю…
Отец Герман нырнул в дом и скоро вернулся с тоненькой книжкой.
– Вам хватит, – сказал он.
Гувыртовский породил новую статью, «Правда о святом царе», снес ее в редакцию и целый месяц почти ежедневно ходил на почту – звонить туда и интересоваться: как? Он боялся, что статью отвергнут. В конце концов статья вышла в одном из воскресных номеров. Иван Петрович отправился к попу мириться.
Тот даже обрадовался его приходу. Все творения Гувыртовского были к тому времени отцом Германом изучены, и он вполне подготовился к разговору.
Иван Петрович безмолвно вручил отцу Герману газету и был допущен в дом, где сразу уловил сдобный запах.
– Сегодня с яблоками, – объявила Анна Владимировна.
В магазине ей сказали, что у Ивана Петровича в Петербурге есть жена, но они со студенческих времен не виделись и даже не переписываются. Матушку это сильно огорчило, и она воплотила свое сочувствие к Ивану Петровичу в пирог. Уж на что Герман Васильевич всегда любил ее пироги, но такого благодарного едока, как бесприютный Гувыртовский, матушка в жизни своей не видела.
– Я вам, Анна Владимировна, стихи посвятил, – объявил он, насыщаясь, и полез в карман пиджака, где сыскалась бумажка из школьной тетради. На обороте Анна Владимировна ясно видела выведенное детской рукой слово «ДЕКТАНТ».
Стихи начинались так:
Когда иду в гостеприимный дом,
То