французском кафтане. Его взгляд был живым и не праздным, причем, как временами казалось, прожигал насквозь.
– Заходи, заходи, дружочек! Садись! Здравствуй!
– Не смею, ваше сиятельство! В вашем присутствии…
– Ну что ты, голубчик, что за церемонии? Мы не во дворце, к счастью. Опала моя нынче кончена, брат мой, как тебе видимо уже известно, назначен генерал-прокурором, и сам я наконец оставил свое деревенское существование. Вновь призван пред очи цесаревича Павла Петровича, ныне императора нашего!
– Детская дружба, как видно, не забывается, ваше сиятельство…
– И славные годы студенчества тоже, дружочек! До сих пор не могу забыть, как вы с сыном моим Сашкой куролесили по Европам и чего мне стоили ваши тогдашние шалости! Седых-то волос поприбавилось… вот здесь! – князь ткнул себя пальцем в шевелюру, которая правда была скрыта под париком.
– Но ведь и вы, ваше сиятельство, шалили в юности! – почтительно возразил граф Г, усевшись аккуратно на край стула и робко улыбнувшись.
– Шалил, меня даже сослали тогда, помню, в наказание из Петербурга в Лейден. Все время ссылки! – Князь улыбнулся. – Да что ты все заладил – сиятельство, сиятельное сиятельство! Зови просто – Александр Борисович, ведь я тебе в дядюшки гожусь. Это, наконец, даже обязанность твоя как признательного сына – ведь знавал я и твоего батюшку, покойного графа. Как он желал, чтобы ты непременно имел в виду стать просвещенным гражданином, полезным для своего отечества!
– Я стремлюсь к этому день и ночь, Александр Борисович! – граф стал рассматривать кончики своих ботфорт с необычайным усердием.
Ботфорты, впрочем, ничуть не изменились, только слегка запылились. Князь обошел стол и подошел поближе к гостю.
– Стремишься? Что ж, в твоем стремлении есть благородное начало. Его надо развить… Скажи, интересуешься ли ты гишторией российской?
– Гиштория российская, как известно, непредсказуема, ей можно интересоваться, но нельзя предугадать. Да к тому же познакомившись с европейской философической мыслью и общественными порядками, я, признаться, почувствовал некое отвращение к родным пенатам…
– – Экий ты сноб, братец! Истинно сноб и ленив душой. А душа лениться не должна, она должна усердно трудиться день и ночь.
– Ночью моя душа трудится, ваше сиятельство! – кокетливо улыбнулся Г.
– Душа? Или что другое? Скажи на милость! – князь захохотал рокочущим басом всем довольного и уверенного в себе сибарита.
– Но перейдем к нашему делу. – отсмеявшись и сразу посерьезневши продолжил князь. – Видишь ли, дружочек, история вовсе не так непредсказуема, как кажется порой. Мой брат, генерал-прокурор Сената Алексей Борисович, разбирая важные бумаги, недавно обнаружил прелюбопытный документец. Вот взгляни – запечатан личной печатью его предшественника на сем важном для царства посту, графа Самойлова. Сия книга написана неким крестьянином Василием Васильевым, преужасным