было отсутствием попутчиков. Ехать покойно, никто пустяков и вздору докучно не рассказывает – благодать! Ан не тут-то было. На станцыи при переправе подобрался к нам еще один пассажир. В приличной дорожной беседе он себя аль-Масуилом, государевым колдуном, именовал. По моему же разумению оный колдун более похож на ярмарочнаго прощелыгу из тех, что всяких гадов укрощают на потеху толпе. Одет он был в парчовый халат, зело обтерханный, с золотым и серебряным шитьем, весьма неискусным. В бороде у почтеннаго чародея крошки и иные остатки пищи щедро водились. А под грязною чалмою чело его избороздили думы тревожнаго свойства. Он все толковал об некоей опасности и важном государственном деле, якобы у него имевшемся. Скудность же своего багажа он объяснял лютостью здешних татей и происками неприятелей, каковые нарочито подстроили непогоду и отсутствие почтовых лошадей на станцыях.
– Но я непременно должен государю о злобных кознях доложить, чем заслужу его благоволение, а возможно, и конфузию крупную предотвращу, – говорил он, сверкая очами.
Я же, взирая на его неказистость, весьма потешался.
– Я рад, – продолжал он, – в обществе дворянина вояжировать, каковой дворянин шпагою и отвагою своею дерзкому моему врагу отпор не преминет учинить, в случае на меня нападения.
Хотел я сказать ему со смехом: «Что мне за дело?», но колдун уже меня не слушал. Бормоча под нос сущую тарабарщину, он извлек из-за пазухи сушеные гозинаки, коими зело неопрятно принялся угощаться.
Оказался он вздорным и неприятным попутчиком. Откинув главу и уставив горе немытую бороду, аль-Масуил немелодично храпел, отверзнув при этом рот и выставив на позор коричневые зубья свои. Поминутно он просыпался с криками: «Караул! Убивают!» – на что угрюмый возница всякий раз останавливался, подозревая разбой, и удирал без оглядки, бросив спящих на ходу лошадей своих. А государев колдун между тем под лавочку забиться норовил, судорожно за ноги мои хватаясь.
У меня же от свирепой дорожной тряски разболелись боки и разыгралась меланхолия. В довершение всех бед из чалмы сего бедоваго старца повыпрыгивали крупныя, словно перлы, блошки, причиняя мне немало горя.
Доведенный до отчаяния, я вынужден был обезопасить себя от дальнейших невзгод, колдуном вызываемых. И на следующей станцыи Мартос, мой слуга, коварством любого татя превосходящий, аль-Масуила в уборной комнате запер. В каковую комнату тот сам вперед очереди вбежал. Так что уехали мы без него, слушая только горестныя причитания, по округе разносившиеся.
Вот, пожалуй, и все куриозы, со мной приключившиеся. По дороге в столицу заверну я в родовое свое именьице, проведаю деда своего, старого ворчуна, и сестрицу Эмилию, каковая, должно быть, уже ходит в невестах. Пиши мне прямо туда. Отпиши, каковы у вас носят шляпы? В столице, я слыхал, носят те же, что и в прошлом году, только плюмаж непременно трехцветный. Так ли это?
Я же, пользуясь оказией, в знак моего к тебе любительства, отсылаю особую щеточку для бровей, в серебряном футлярчике.