извиняюсь, порядок, что у него семья и работу, извиняюсь, терять неохота.
Только в половине десятого пришел начальник отдела охраны, выслушал Илью Константиновича, сказал, что порядок, извини, конечно, есть порядок, и пропустил. Мокрый от духоты и унижения, Стемнин взлетел по лестнице на третий этаж. Аудитория была пуста. Остался только невыветриваемый затхлый воздух и нарисованный мелом на доске цветочек. Стемнин запустил портфелем в угол. Портфель глухо звякнул ключами, лежавшими в кармашке, и провалился за скамью. В тот же день в деканате на Илью Константиновича была написана докладная. В пять часов он явился к завкафедрой. В маленьком кабинете уютно свернулась парфюмерно-кондитерская духота. Алевтина Ивановна в пухлом лиловом жакете сидела в своей комнате и что-то записывала в ежедневнике. Строгость начиналась в ее прическе, в неумолимо круглом стожке шиньона, в серебряной броши-скарабее. Едва взглянув на Стемнина, заведующая ровным голосом, как автоответчик номера «сто» из былых времен, произнесла:
– Присаживайтесь, Илья Константинович. – Обычно она называла его Ильей. – Разговор у нас грустный. Деканат прислал докладную записку. Первая пара на втором курсе была сорвана. Поправьте меня, если я ошибаюсь.
– Я не срывал пары. Просто забыл удостоверение, а на вахте…
– Знаю. Но вы ведь взрослый человек. Вы должны понимать, что порядок, извините, есть порядок (Да что им, один текст всем раздали, что ли?). Рассеянность – это безответственность. Преподаватель позволить себе рассеянности не может.
К этому моменту Стемнина уже не трясло от злости на себя и на случившееся. Злость переплавилась в более благородный и холодный металл, в какое-то яростное безразличие к любому исходу.
– У нас уже не впервые возникали вопросы относительно вашей, так сказать, трудовой дисциплины. Вы никогда не заполняете журнал. (Карандашик отбивает по столу пункты обвинения; настольная лампочка безразлично уставилась в открытую амбарную книгу.) Вы отступаете от учебного плана. Так вот, на очередном заседании кафедры мы поставим вопрос о том, чтобы объявить вам выговор. И это будет уже второй (мощный удар карандаша) выговор в вашей трудовой книжке. Так что есть серьезный повод задуматься над тем, что вам необходимо пересмотреть в своей работе…
Пересмотреть в работе… Да, это бы не помешало. Стемнину стоило бы пересмотреть место работы. А то что же получается? Его могут наказать тем, что запретят ежедневное самоизнасилование? Алевтина Ивановна сможет и дальше вколачивать карандашиком в его жизнь безотрадные правила? Название станции «Рязанский проспект» будет бить током отвращения даже тогда, когда Стемнин будет просто проезжать по этой ветке?
– Я уже задумался…
– Что ж, прекрасно. Заседание кафедры соберем на следующей неделе.
– И совершенно напрасно, – сказал Стемнин, твердо глядя себе под ноги.
– Почему? – Алевтина Ивановна подняла голову.
– Потому что я ухожу. Увольняюсь.
Ну