решить, что она будет делать еще год, пока он оканчивает суворовское училище. Возможно, пойдет работать. А потом они вместе поедут куда-нибудь поступать. Наверное, как и мечтали, в Ленинград.
На привокзальной площади, где сегодня памятник уральским танкистам, стояли женщины с зеленью: на раскладных стульчиках лежали лук, петрушка, молодой чеснок, черемша. Одна пожилая дама в белой, вязанной крючком шляпке из простых ниток, держала букетик ландышей. Изумрудные влажные листья светились в прожилках, и каждую белую жемчужную головку хотелось целовать. Они скорее походили на бутоны, выточенные из мрамора. Он замер, глядя на цветы, это был тот самый случай, когда не понятно, что красивее – природное или рукотворное.
– Сколько стоят ландыши? – спросил Володя у дамы.
– Пятнадцать копеек. Он отсчитал монетки, подумал, ему показалось, что жемчужинок рассыпано маловато среди широких заостренных листьев. Отсчитал еще.
– Дайте два, пожалуйста. Соедините их, если можно, чтоб букетик был попышнее.
– Согласна с Вами, молодой человек.
Женщина охотно развязала ниточки, соединила букетики, достала узкую желтоватую бумажную ленточку и красиво перевязала цветы. Ножницами провела по концам ленты, чтоб они завились спиралью.
– Спасибо. Очень красиво! – восхитился Володя.
– Пожалуйста. Надеюсь, понравится той, которой Вы его подарите.
Цветов Володя никогда еще не дарил. Первый свой в жизни букет нравился ему необыкновенно. Казалось, нет ничего свежее и нежнее.
На перрон он пришел заранее, чтоб угадать, с какой стороны по ходу поезда будет пятый вагон: с головы или с хвоста. Он старался вести себя чинно, не суетиться, как и положено человеку в форме суворовца и будущему офицеру. Но когда поезд стал прибывать на означенный путь, он разволновался, степенность его улетучилась. А когда не увидел среди пассажиров вагона Нину, совсем растерялся. Рука с цветами опустилась. Как же так? Ведь родители заранее купили ей билет, и номер вагона она написала ему еще две недели назад. Заболела? Опоздала? Или передумала ехать? Что могло произойти?
Он смотрел на бесконечный поток пассажиров, выставляющих свои чемоданы из вагона. Еще раз прошел вдоль вагона, заглядывая в окна. Нины не было.
Вдруг кто-то закрыл ладонями глаза.
– Нина!
Он повернулся, увидел ее смеющиеся карие глаза, высокие широкие брови дугой, даже косички у нее смеялись, распахнувшись, словно в объятиях, в разные стороны.
– Где ты была?
– А я прошла в соседний вагон. Там меньше народа! Здесь я бы еще стояла и стояла в очереди на выход!
– Умница моя! – Володя обнял ее и первый раз поцеловал в губы, не боясь осуждения и чувствуя себя совсем взрослым.
На вокзалах обычно не боятся плакать у вагонов, расставаясь навсегда, теряя часть сердца и уже не веря, что оно вырастет снова, не боятся ругаться вдрызг, зная, что никто не вспомнит о скандале через три минуты. Никто не осуждает за откровенный поцелуй, потому что встречаются после практически вечной разлуки, и эта вечность дает право на бесстыдный