и не Коновалов, – со значением произнес Сергей Петрович.
– Так я и знал, ты – Максим Максимович Штирлиц, полковник ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ-ФСК-ФСБ, – хохотнул Николай Николаевич, обнаруживая неплохое знание истории отечественных спецслужб, – по совместительству оберштурмбаннфюрер СС на пенсии. Здорово же ты законспирировался, за полвека сознательной жизни никто не расколол.
Неинтеллигентная смесь пива и красного сухого вина, хочешь не хочешь, оказывала свое разрушительное действие. Сергей Петрович подозрительно посмотрел на приятеля – нет, это он так шутит, не развезло. Но пить больше давать ему не стоит. Кофе и минералка. А еще лучше – крепкий чай.
– Я не шучу, Коля. Это очень серьезно.
– Хорошо, только не волнуйся, я все понял, ты не Коновалов. Тогда кто? – Николай Николаевич с трудом сдержался, чтобы не добавить что-нибудь вроде: «Может, ты граф Монте-Кристо?», но, увидев расширенные стеклами очков серьезные карие глаза друга, воздержался.
– Фамилия, получается, очень простая – Попов. Такими вещами не шутят, и отец, как ты понимаешь, тоже не шутил. Так что это очень много для меня значит. Очень много.
– При чем здесь отец? Его уже давно нет, что ты городишь? – Николай Николаевич потихоньку втягивался в казавшийся бредовым разговор.
– Я получил от него письмо.
Ошарашенный Николай Николаевич перестал жевать. Действительно, будь на его месте посторонний человек, немедленно бы набрал на мобильнике известный бесплатный номер и позвал на помощь обслуживающий персонал с веревками, а лучше с наручниками, теперь в Москве у барменов все что хочешь найти можно. Санитарка, звать Тамарка, вот уже тут как тут.
Николаю Николаевичу совсем не к месту припомнился первый в его жизни порнографический журнал, неведомо как попавший в руки как раз в пору бурного полового созревания, в восьмом классе. Там разбитные западные санитарки со скорой помощи выделывали с солидным пациентом совершенно замечательные упражнения. Николай Николаевич навсегда запомнил разноцветную вражескую печатную продукцию, вот только повторить соблазнительные упражнения с отечественным человеческим материалом так и не удалось. После нескольких напрасных попыток затею по внедрению передового сексуального опыта стран развитого капитализма на родных просторах пришлось оставить. Юный и вихрастый тогда школяр Никола сделал важный вывод – русский народ в массе своей совсем даже не тяготеет к коллективизму и соборности, скорее наоборот. Последующий жизненный опыт на каждом шагу, год за годом подтверждал этот ненаучный вывод начинающего бабника.
– Ты прав, Коля, отец умер много лет назад, точнее, в девяносто пятом. Мне передал письмо сын его фронтового товарища, тоже покойного. Случайно обнаружил около года назад, что-то искал среди старых бумаг и наткнулся. Слава Богу, не выбросил. Мы и знакомы-то мельком, виделись пару раз в детстве. Молодец мужик, не поленился, нашел меня.
– Письмо у тебя с собой? – Николай