прекрасно понимала, как у молодого хирурга «чешутся руки», когда речь заходит о практической деятельности.
Я сокрушённо кивнула головой.
– Так, вот ещё что, товарищи, следующую политинформацию проведу сама, а дальше – по графику. На этом сегодня всё, – подытожила Галина Семёновна.
До меня, наконец-то, дошло, для чего в кабинете главврача висела огромная карта мира. Присутствующие, поднявшись почти одновременно, брали каждый свой стул, чтобы поставить на прежнее место у наружной стены. Импровизированный конференц-зал вновь превратился в кабинет главврача.
Приём хирурга сегодня начинался с утра, и я обречённо поплелась в поликлинику, представляя скукоту и рутину предстоящей работы.
Как я и предполагала, ничего интересного в этот день не произошло, если не считать пункцию плевральной полости у больного с гидротораксом. Прежде я этого никогда не делала. Конечно, я была рада, что к моему скудному хирургическому арсеналу прибавилась ещё одна манипуляция. Но мне хотелось оперировать. И поэтому я ненавидела Андриса Альфредовича, который лишал меня такой возможности.
Весь день, под влиянием ночного видения, меня преследовали неизвестно откуда приходившие на ум рифмованные строки, которые я еле успевала записывать в блокнотик, лежавший в кармане халата.
Когда, в конце рабочего дня, я открыла его, с удивлением обнаружила вполне завершённое стихотворение.
Прекрасный образ незнакомки
Возник как будто наяву,
И глас послышался негромкий,
Презревший светскую молву.
Гусар шептал ей молодой:
«Ждать более уж нету сил».
И тонкий стан обвив рукой,
Её он в вальсе закружил.
Желаний тайны скрыты под вуалью.
Лишь губы выдавали грусть.
Покрыты плечи тонкой шалью.
Взволнованно вздымалась грудь.
Сапфировые змеи извивались
Под ярким пламенем свечей.
И гроздья изумрудные качались,
Свисая с маленьких ушей.
Лавина чувств, сиянье глаз,
Накал желаний и страстей.
Под звуки музыки волшебной вальс
В мерцании оплавленных свечей.
Вдруг смолкла музыка, погасли свечи,
Мир погрузился в темноту.
Эпоха уходила в вечность,
С собою унося и шарм, и красоту,
Изящество манер великосветских:
Bonjor, merci, mon ami, mon amour.
И блеск мундиров офицерских,
И скачки «три креста аллюр».
Не будет больше прежних нравов,
И этого не будет поколения,
Прекрасных дам, влюблённых в них гусаров.
Всё унесёт река забвения.
Прошло две недели. В понедельник на пятиминутке появился новый персонаж. Это был сгорбленный человек в тёмных очках, закрывавших, по-видимому, фингал, но не скрывавших увесистых мешков лилового цвета,