лавочкой».
Но сейчас, выходя из «лавочки», я отнюдь не ликовал, что так ловко «обманул» евреев, наоборот, я с трудом сдерживал слезы, с одной стороны, от счастья, что книга будет, я ведь давно потерял надежду, а с другой – от грусти, что Рипсик ее не увидит, и даже не узнает о ней. А как бы она обрадовалась! В оглавлении она записала в авторы нас обоих, я не возражал, потому что знал – она хочет, чтобы мы везде были вместе, в том числе на обложках книг, однажды нам довелось находиться рядом в титрах фильма, но его быстро забыли, и еще дважды – как переводчикам, должно было быть даже трижды, но одна издевательница не поверила, что Рипсик способна переводить на эстонский, и самовольно сняла ее фамилию с титульного листа, сказав мне, когда я увидел книгу и стал возмущаться: «Ну, не будем же мы уничтожать тираж!» Рядом мы с Рипсик стояли еще на обложках детективов, но там значились псевдонимы, так что получилось, что именно эта – наша первая совместная книга. Раньше наличие моей фамилии меня смущало, ведь работу проделала она, но теперь, когда я написал ту недостающую главу, я успокоился, однако от грусти это меня не спасло, на мой взгляд, было несправедливо, что вся радость за книгу достанется мне одному.
Часть вторая
Когда я после смерти Рипсик поселился в Ферраре, в течение полугода я почти ни с кем не разговаривал, кроме, как с кассиршами в супермаркете: «Una busta?“ – „No, grazie, ho gìa“[4]. Единственный человек, который знал о моей трагедии и с кем я несколько раз, что называется, общался, была моя хозяйка, скульпторша Фульвия. От покойной бабушки ей досталась, как итальянцы говорят, вторая квартира (это – термин; первая квартира не облагается налогами, а вторая – да), сперва в ней жил ее брат, но потом он переехал в Рим, и Фульвия начала ее сдавать, сама она обитала в другом месте, в старом городе, в странной трехэтажной квартире с высокими потолками, представляю себе, как там было неудобно – тащись все время вверх-вниз по крутой лестнице – но зато возникало ощущение славного ренессансного прошлого, чему способствовали античная мебель и множество картин и скульптур. Со вкусом была обставлена и бабушкина квартира – художница есть художница –, вот почему мы с Гаяне на нее клюнули, мы уже в Барселоне, сразу после смерти Рипсик, стали искать, где бы мне в Италии поселиться, после похорон я был не в силах вернуться домой, я бы сошел там с ума; сначала следовало выбрать город, я колебался между Луккой, Вероной и Феррарой, все три я знал, мы с Рипсик там побывали, тихие симпатичные городишки, в одном амфитеатр, в другом площадь Амфитеатра, в третьем тени Ариосто и Тассо, но Лукка находилась далеко от Венеции, а Верона оказалась заметно дороже Феррары; и вот, определившись, мы стали уже целенаправленно изучать квартиры и наткнулись на фульвину, сравнительно недорогую и точно того же размера, что наша с Рипсик таллиннская. Приехав в Феррару, я отправился в бюро недвижимости, и стал уточнять условия. Оказалось, что все обстоит примерно так же,