путника, который тоже отправился на поиски всего подряд. Юноша назвался Савелием. Ему, как и Агате, было все равно, куда идти, поэтому оба решили, что им по пути. Это случилось рано утром, а ближе к вечеру, когда молодые люди остановились на ночлег в заброшенном доме на краю деревушки у реки, Агата вдруг почувствовала легкий зуд на коже в нижней части живота. Девушка не придала этому значения, все её мысли были направлены на нового знакомца. Заняться было особо нечем, и Агате вдруг пришло в голову, что неплохо было бы наконец-то узнать, в чем заключается разница между мужчиной и женщиной, о которой она была наслышана. Агата спросила об этом у Савелия и увидела, как покраснели его уши.
«Вот-вот произойдёт что-то важное», – эта мысль осенила девушку, когда, поужинав хлебом и дикими сливами, попутчики улеглись на пахнущий пылью и старческой мудростью ковёр из овчины. Агате мучительно захотелось потрогать то загадочное мужское место, которое она много раз представляла себе то в виде продолговатой, причудливо закрученной морской ракушки, то похожим на лиловый упругий цветок банана.
– Можно посмотреть на твои соски? – вдруг спросил юноша.
Агата кивнула и подняла рубаху, обнажив свои внезапно заострившиеся и вытянувшиеся навстречу мужским пальцам груди.
Когда Савелий коснулся их, Агата ощутила, как между ног её стремительно набухает непонятно откуда взявшийся бутон, и она раздвинула бёдра, чтобы дать ему раскрыться.
Всю эту ночь и ещё тридцать девять ночей они изучали тела друг друга, трогали, мяли, нюхали и вылизывали каждую вмятинку и каждую выпуклость. В перерывах между ласками Савелий чинил крышу дома, а Агата украшала их новое жилище венками из цветов и трав, варила сливовое варенье и пекла лепешки из лебеды. Так продолжалось до тех пор, пока на сороковой день у Агаты не открылся глаз над лобком. В отличие от двух других, орехово-карих, этот был фиолетовым, как небо после заката. Савелий, однако, не замечал его, и Агата поняла, что её лиловый глаз может быть виден только ей самой и ещё, наверное, тому, у кого он тоже созрел и открылся.
– Мне пора идти дальше, – сказала Агата.
Савелий пытался её удержать, ведь он был уверен, что они оба нашли то, что искали.
– Когда у тебя всего два глаза, то тебе не увидеть ничего дальше носа, даже если твои глаза красивее и ярче звезд! – Агата поцеловала Савелия в слезы и ушла.
Идя на запад, как подсказала ей её детская хвостатая мысль, время от времени девушка встречала на своём пути мужчин, но каждый раз, помогая утолить голод их плоти, она убеждалась в том, что все они устроены примерно одинаково. Своим третьим женским глазом Агате удавалось видеть направленные на неё мужские мысли. И у безусых юнцов, и у тех, чьи волосы уже посеребрила луна, мысли были похожими: короткими и гладкими, как белые мясные червячки.
Свою же заповедную мысль, которая вытянулась змейкой, Агата теперь носила в виде ожерелья, которое оборачивало её шею двойным кольцом.
Разочаровавшись