Ее обступили со всех сторон. Кто мерился с ней ростом, кто проводил ладонью по ее стриженой голове, кто просто тормошил, прыгая возле и приговаривая: «Ой, Анечка вернулась!»
– Катя, – сказала наконец Аня, освободившись от дружеских объятий, – ты, значит, не сердишься на меня? Нисколько-нисколько? А я, знаешь, простить себе не могла, что вела себя тогда так глупо. Но ведь я сама не знала, что уже заболела. Мне все казалось, что меня обижают, не любят, а это было просто от болезни.
– Да что ты, Анечка! – говорила Катя. – Я так и поняла. И Наташа тоже.
– Нет, вы не знаете, – сказала Аня, прижимая оба кулака к груди и обращаясь сразу к Наташе и Кате, – нет, вы не знаете!.. У меня тогда все так запуталось! Если бы меня не взяли в больницу, я бы могла все распутать, поправить в тот же самый день. Или хоть на другой день. В школу бы пришла и все объяснила бы. А вот когда я заболела и меня в больницу забрали, да еще в заразное отделение, – тут уж я ничего не могла сделать. Хотела вам письмо написать – говорят: нельзя. Хотела, чтобы кто-нибудь ко мне пришел, – опять: нельзя. Все нельзя да нельзя! Хорошо еще, что вы сами догадались мне письмо написать!.. Разворачиваю посылочку – и вдруг на колени мне падает твоя Дюймовочка, Наташа. Я сразу поняла, что вы не сердитесь, и так обрадовалась, так обрадовалась! Только одно досадно – обратно ее уж не выпустили, твою Дюймовочку. Такое отделение!
– Да я уж знаю, – спокойно ответила Наташа. – Из этого отделения ни книжек, ни игрушек не отдают. Ну что ж, пусть себе наша Дюймовочка так и будет больничной куклой – недаром ей моя мама вместо платья белый халатик сшила. Достанется она какой-нибудь другой девочке, потом третьей…
Аня улыбнулась.
– Уже досталась, – сказала она. – Одной маленькой девчушке, первокласснице. Я дала ей поиграть, а она как взяла, так потом из рук ее и не выпускала. Только ни за что не хочет называть твою куколку Дюймовочкой. Ты уж извини, Наташа, теперь ее Люсей зовут.
– Все равно. Люсей так Люсей!
– Постойте, девочки, – вдруг сказала Аня, оглядываясь по сторонам. – А почему у нас урок пустой? Я уж думала, что опоздаю, а Людмилы Федоровны еще нет…
– И не будет, – сказала Клава Киселева, потряхивая бантами.
– Как это – «не будет»?
– Заболела. А вместо нее придет другая учительница. Новая.
– Ой, девочки! – Аня грустно покачала головой. – Как же так? А я-то думала – все будет, как прежде. И вас увижу и Людмилу Федоровну…
– Нет, теперь все по-другому, – серьезно сказала Валя Ёлкина.
Как раз в эту минуту кто-то легко, почти неслышно ступая, прошел по коридору, и на пороге класса появилась Надежда Ивановна. Она строго посмотрела по сторонам и спросила:
– Что у вас тут за шум? В других классах уроки идут…
– Надежда Ивановна, Аня выздоровела!.. Аня Лебедева вернулась!.. – заговорили все разом.
– Ну, очень хорошо. Здравствуй, Анечка!
Надежда Ивановна улыбнулась, и ее большие карие глаза, которые только что казались такими темными и серьезными, даже как будто посветлели.
– А