думала, вы нас уволите! А мы с дитем! Ой, бо! Благодетель.
И подарила, разумеется, вязанные из собачьей шерсти носки, думая, что раз уж человек нашел работу и уезжает – так непременно на Крайний Север. Галинка спала безмятежно и сосала во сне палец. Татьяна обняла меня, поцеловала в плечо, а я строго-настрого велел им денег Наталье не давать, ни в каких капризах ей не отказывать и всякий раз, как спросит обо мне, показывать ей записку: «Любимая, я поступил на новую службу. Срочно вынужден уехать в командировку. Буду в роуминге, поэтому часто звонить не смогу. Не беспокойся». Полагаю, она бы и так не беспокоилась, совершенно забыв о моем существовании и лишь временами восклицая: «А где Ленечка?» Вот для таких случаев и предназначалась записка.
Мы вышли на двор, ворота раскрылись, Сережа всерьез расстроился, увидев, что мы уезжаем на «Ягуаре», а за рулем – незнакомец. И расстроился еще больше, когда «Ягуар» рванул с места. Крикнул вслед: «Дак-дыка-те!» Взмахнул руками. И больше я его никогда не видел, славного моего Сережу.
Тот час, пока я собирал вещи, Обезьяна посвятил рисованию. Молодой человек разорвал мое служебное удостоверение, вклеил внутрь новую бумагу, вооружился набором гелевых ручек и что-то над моим удостоверением пыхтел, высовывая язык, как делают рисующие дети. Когда же мы подъехали к пересечению Бетонки и Новой Риги, я смог узнать, для чего предназначалась эта работа.
Мы неслись так быстро, что, когда предрассветный гаишник, спрятавшийся под указателем на Звенигород, махнул нам, «Ягуар», хоть Обезьяна и ударил резко по тормозам, пролетел по шоссе еще метров двести. Обезьяна обернулся, сдал назад приблизительно на такой же скорости, с какою ехал вперед, остановился возле гаишника, опустил мое окошко и сунул гаишнику в нос только что нарисованное удостоверение. Гаишник секунд тридцать молча изучал этот рукотворный документ. А потом Обезьяна гаркнул:
– Что стоишь, старшина! Зачитался? Библиотека тут тебе? Код не видишь?
Гаишник козырнул, забормотал извинения, обещал «предупредить ребят дальше по маршруту», и «Ягуар» опять рванул с места так, что меня вдавило в кресло.
– Позвольте? – я протянул руку к удостоверению, которое Обезьяна небрежно бросил на торпедо.
– Полюбопытствовать? – улыбнулся Обезьяна. – Пожалуйста.
Внутри моего удостоверения гелевыми ручками нарисован был портрет Обезьяны, причем так, что трудно было отличить этот портрет от наклеенной фотографии. Чуть ниже, но ничуть не менее искусно нарисована была гербовая печать и стояла довольно разборчивая подпись «Путин». Однако же поразительнее всего было содержание документа. Как будто бы типографским шрифтом в документе написано было: «Федеральная Служба Безопасности РФ. Агент 1837. Имя засекречено. Инициальный код 1799».
– Что это за тарабарщина? – опешил я.
– Именно, – засмеялся Обезьяна все тем же своим счастливым смехом, – тарабарщина.
– Что значат все эти цифры?
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – Обезьяна продолжал смеяться. – А еще интеллигентный