к любым обстоятельствам. Не имею пристрастий: еда – чтобы есть, вода – чтобы пить. И то и другое вижу лишь как вынужденную составляющую для поддержания жизни – не более.
У меня нет близких, нет дома, нет друзей, нет привязанностей и слабостей, которыми обычно дорожат люди. Я – ярко выраженный интроверт, мне комфортнее в собственном вакууме. Шумные вечеринки и праздники для меня не существуют – это пустое. Рождественская ночь в моей жизни подобна десяткам других – серых и унылых среди зимы. Я не люблю суматоху, скопления людей и массовые гулянья. Дни рождения проходят незаметно. Мне не понять, для чего люди придумали все эти торжества и веселья.
Возможно, это и есть причина тому, почему я принципиально не замечаю счастливых лиц, ярких витрин и калейдоскопа разноцветных огней.
Удивить или разжалобить меня – нелегко. Детский смех или мужские слезы – это всего лишь психофизиологические чувства людей. Мне чуждо разделить с кем-то радость или посочувствовать горю. Внушить страх или заставить любить – не стоит и пытаться. Мои мысли и чувства никогда не выходят из-под контроля. А в приоритете – только свобода.
Шантажировать или давить на меня бесполезно – болевые точки, вынуждающие играть по чьим-то правилам против собственной воли, у меня отсутствуют. Ведь у меня нечего отнять.
Я, подобно зашоренной лошади, двигаюсь вперед, напролом к финишу, к моей главной цели, не обращая внимания на трудности и приоткрывая дверь в свой мир лишь тем, кто может помочь мне скорее приблизиться к заветной мечте. Остальное, как ненужный сор, безжалостно отметаю в сторону.
Такой подход делает меня независимой перед обстоятельствами и людьми. Уязвимость – вот что не хотелось бы испытать в жизни. Позволить себе быть к чему-то привязанной, в кого-то влюбленной, кем-то дорожить – не по мне. Обрастать ненужным грузом – это лишнее, я двигаюсь по жизни легко и порой сама не знаю, где окажусь завтра.
Так что моя жизнь – это, пожалуй, единственное, чем я обладаю в полной мере. Но и ей не дорожу настолько, чтобы это могло заставить в трудный час сложить оружие к ногам моего врага. Я предпочту хрипеть в предсмертной агонии – если такое случится! – но увидеть, как истекает кровью тело чудовища в человеческом обличье. Конечно, я не спешу умереть, но и не хватаюсь за жизнь, как хватаются многие.
Думаю, что именно такие люди, как я – своеобразный концентрат недремлющего безрассудства – опаснее самого дьявола.
* * *
После многолетней жизни в молитвах и медитациях на «крыше мира», окутанной тайной и почти недоступной за пределами высокогорных территорий, для меня стало очевидным – несмотря на удовлетворение от каждого прожитого здесь дня, я не гожусь для вечной жизни в монастыре.
Я – не искатель божественной красоты. Я не чувствую вкус каждого слова молитвы. Меня не волнует неизбежность круговорота Сансары с бесконечным перевоплощением душ и не тревожит отсутствие просветления…
Словно с самого начала мне был уготован