чай. Рядом с чашкой я положила сотовый. Мог позвонить Александр, а бежать на второй этаж не хотелось.
На улице раздалось громыханье: резкое, протяжное. Зашумело в деревьях, небо стало из серого набухше-синим, и дождь внезапно полился косыми струями по стеклам.
И все-таки он вошел бесшумно, неслышно. Я скорее почувствовала его присутствие спиной и, вздрогнув, обернулась.
– Как вы меня напугали! – вскликнула я. – Разве можно так?!
– Как «так»? – он смотрел на меня без улыбки.
– Подкрадываться незаметно, – сказала я. – Так можно людей и по-настоящему напугать.
– А вы такая пугливая? Пардон, не знал.
– Да нет! – с досадой вырвалось у меня. – Я не то хотела сказать!
– А что?
И тут меня начала бить мелкая дрожь, которую я не могу сдержать. Я вцепилась в чашку, чтобы успокоиться или скрыть дрожь; мне хочется, чтобы Вадим ушел, но я не знаю, как сказать ему об этом. Мне хочется остаться одной. Вместо этого я как со стороны слышу свой голос:
– Хотите чай или кофе?
– Чай, – резко бросает он, и я услужливо вскакиваю с места и бегу к плите. Спиной я чувствую его тяжелый взгляд, и большая белая чашка выскальзывает у меня из рук; осколки летят в разные стороны.
– Разбилась, – прошептала я. – Надо же.
Я присела, собирая руками осколки, Вадим, наклонившись, стал помогать мне. Наши ладони случайно встретились, и я удивилась, что мои руки холодны как лед, а его – сухи и горячи. Я выкинула осколки чашки в ведро и налила воды в электрочайник.
Вода, наконец, забулькала, и я заварила чай в пузатом чайнике с яркими розами.
– Вам покрепче?
– Да, – бросил Вадим, а внутри у меня все сжимается. Я… боюсь этого человека, но вместе с тем чем-то он притягивает меня. До судорог. До головокружения. А если я знала его раньше?
Я изучающе смотрю на него, пытаясь отыскать в глубинах памяти что-нибудь, что дало бы мне хоть какую-то зацепку, толчок, знак. Но тщетно. Моя память, как пуленепробиваемый сейф, закрытый на сверхсложный кодовый замок.
– Чего смотришь! – говорит Вадим, переходя на «ты».
И я страшно пугаюсь от одного звука его голоса. А если он был одним из тех, кто напал на меня в больнице? Я же их плохо запомнила. Эта мысль абсурдна и глупа, но мне непонятно: почему этот человек вызывает у меня такое паническое животное чувство страха. Этот страх зарождается где-то в солнечном сплетении и поднимается выше – к горлу. Мне хочется выплюнуть его, вытащить из себя. Но я лишь прикладываю руку к шее.
– Что-то случилось?
– Н-нет.
Я поставила на стол коричневую чашку с пальмой и придвинула сахарницу.
– С сахаром не употребляю.
– Извините, – говорю я почему-то шепотом. – У меня очень… болит голова. Вы тут пейте. А я пойду к себе.
– Иди… те, – буркнул Вадим, не поднимая головы.
Я пулей несусь наверх, на второй этаж. И влетаю к себе в комнату. Я бросаюсь к окну. Дождь заливал все вокруг, вселенский потоп. Но где Эльвира Николаевна?