воскресенье двадцать пятого февраля?
И тут до меня доходит почему я здесь оказался. Ночь… клуб… Лейла! Эта сучка что, написала заявление об изнасиловании?! Ну твою же мать, а?! А поднять трубку и все обсудить не судьба? Я целую неделю ей звонил! Вот же паскуда!
Понимая, что скрывать что-то нет смысла, решаю сказать правду:
– Отдыхал с друзьями в клубе.
– Отдыхали с друзьями в клуууубе, поняяятно. А эта девушка – ваш друг? – Опер достает из папки распечатанную на принтере черно-белую фотографию Лейлы и показывает мне.
Сперва многозначительно молчу, делая вид что внимательно рассматриваю фото. Затем отвечаю:
– Ну виделись той ночью. Под утро разошлись.
– А вы знаете, господин Сиджанский, что эта девушка была изнасилована той же ночью? Скажите, у вас есть алиби?
– Нет… а зачем мне алиби? – Веду себя так, словно я тут царь.
– То есть вы свою вину не отрицаете?
– Вину в чем? В том, что она прибухнула и дала мне? Слушайте, если вы хотите пришить мне дело об изнасиловании, то вперед. Но хочу, чтоб вы знали – это дерьмо со мной не прокатит! С кем угодно, но только не со мной.
– Мы ничего вам пришивать не собираемся. Нам нужны факты! Человек наглотался таблеток и чуть не скончался! Вы понимаете, чем вам это грозит?!
Я опускаю голову и обвожу рукой свое лицо. Надо что-то сказать. Думай, Антон… Думай!
– Ладно. Что вы там хотел, факты? Мы танцевали в клубе, бухали как все нормальные люди. Она на меня вешалась всю ночь. А под утро я ее трахнул в переулке, и мы попрощались. Вот вам факты.
– Это – уголовная ответственность, господин Сиджанский. От трех до шести лет.
Я сижу и медленно закипаю. В какой-то момент во мне просыпается дикая злоба. Мне очень хочется обозвать здесь всех, смешать их с говном, а затем встать и свалить из этого места, как ни в чем не бывало. И с каждой секундой, проведенной здесь, это желание возрастает. Делаю глубокий вдох и решаю не сдерживать себя в высказываниях:
– Знаете что, товарищ… как вас там? Гагиев? Нагиев? Я плевать хотел на вашу ответственность! Я никого не насиловал и точка. Все, что произошло той ночью – случилось сугубо по обоюдному согласию. А если вы решили закрыть невинного человека только из-за того, что какая-то шлюха сперва нагнулась раком, а только после включила свою голову – ни черта у вас не выйдет! Я не сяду… а вам, коллеги, настоятельно рекомендую ловить настоящих преступников! У нас куда не плюнь, везде ворье и взяточники. А сейчас я хочу встать и уйти отсюда нахрен, вам это ясно? я хочу ВСТАТЬ И УЙТИ ОТСЮДА НАХРЕН!
Тагиев побледнел. Кажется, он потерял дар речи. Переглянувшись с ментом в форме, Тагиев глядит мне в глаза и, сложив руки перед собой на столе, спокойно себе выдает:
– Ясно.
Делаю невозмутимое лицо и спрашиваю:
– Я могу идти?
– Да, можете идти.
Забираю свои вещи и раскидываю по карманам куртки. Встаю из-за стола. Оба товарища смотрят на меня молча, будто застыли. Игра в плохого и плохого полицейского явно провалилась. Внезапно кто-то из коридора