по-хозяйски принялся осматривать: глаза, рот, руки, ноги, живот. – Я не причиню вам зла, – гипнотизировал без стеснения.
– Так ли? – отозвалась хладнокровнее, чем ожидала, на миг обрадовавшись, что у врача не получалось на меня воздействовать.
– Почему вы так поступили? – нахмурился Роберт Евгеньевич, но интересовался мягко без нажима.
– Были на то причины, – попыталась отвернуться, но мужчина заставил меня посмотреть ему прямо в глаза, удержав за подбородок.
– Вы поражаете своей силой и желанием быть независимой.
– Это разве плохо?
– Это удивительно, притом, что вам пришлось пережить, а насколько знаю, одержимость – неизлечима!
– Тогда, может, хватит меня мучить? Всем вам? Просто отпустите меня… А я сама решу, можно ли избавиться от одержимости.
– Вас преследует кто-то из наших? – цепкий взгляд прогулялся по моему лицу и остановился на глазах.
Не выдержала напора и зажмурилась:
– Не хочу никого из вас ни знать, ни видеть.
– Вот это боюсь, невозможно, – без капли раскаяния бросил Роберт Евгеньевич и по скрипу койки, поняла, что мужчина встал. – Мы существуем с вами в одном мире. И, раз вам известно о нас, просто смиритесь.
Чуть расслабилась и всё же посмотрела на врача:
– Если бы ваши разборки не касались нас, людей, думаю, мы бы спокойно уживались, – вздохнула горько. – Но вам и развлекаться хочется ,и нас грушами для битья выставить.
– Вам кто-то угрожал? – настаивал Роберт Евгеньевич строго.
– Я устала, – отвернулась и, подтянув одеяло к подбородку, вновь закрыла глаза.
– Хочу, чтобы вы знали, – ровно лился голос врача. – Никто вас не обидит в стенах этой больницы. Я даю вам слово.
Не ответила. Да и что?
Глава 5
Курс реабилитации помогал восстанавливаться физически и, конечно, он бы не смог пройти без посещения специалиста-психотерапевта. А так как им по всем документам являлся Эпштейн, ему позвонили и сообщили, что я в очередной раз в больнице.
Несмотря на то, что Новый год уже на носу, настроение совершенно не ахти, и уж тем более не праздничное, скорее суицидальное! Я мучилась, переживала, накручивала, опять впадала в депрессию и откровенное уныние. Поэтому разговор по душам с психоаналитиком не помешал бы. К тому же кроме него мне, по сути, и обсудить-то не с кем столь щепетильные темы.
Шлёма явился уже на следующий день после того, как загремела в больницу. Я ему была благодарна, единственное, не удержалась и высказала:
– Вы меня обманули.
– И в чём же? – Эпштейн приставил стул ближе к койке.
– Вы сказали, я другая…
– И это так, – опустился на сидение – ногу на ногу, руки в замок и на колено. Спина прямая, взгляд пристальный.
– Нет. Боюсь, мое спасение тоже либо в заточении в клинике, либо в смерти.
– Думаю, скорее всего, вы неправильно оценили обстановку, поэтому и пришли к ошибочному мнению, – рассуждал мозгоправ, задумчиво сдвинув брови к переносице. С неудовольствием