литературное произведение, которое являет собой самодостаточный замкнутый мир, у которого нет прямых, взаимообратных связей с миром реальным. В этой связи уместно было бы вспомнить Аристотеля с его резонным вопросом «Зачем копировать реальность?»53 Отсюда вытекает, что приемлемое для С.Я. художественное произведение не может быть злободневным, не может являться прямым руководством к действию. Таким образом, для С.Я. неприемлемыми становятся, например, такие литературные жанры, как сатира, очерк, ода или гимн.
С.Я. отнюдь не ратует за «чистое искусство», за «поэзию ради поэзии». Он так же хотел бы побуждать читателя к действию, к изменению себя и окружающего мира, однако «воспламеняться» реципиент54 должен благодаря тому, что ему напомнили, что помимо реального – злободневного и обыденного, возможен и сказочный – красивый идеальный мир, который, если очень постараться, можно вокруг себя создать. Соответственно, С.Я. и пытается писать в такой манере.
Так, например, в качестве классического для С.Я. произведения, отвечающего канонам теории сказки, выступает «Кысь» Татьяны Толстой. Однако, это не означает, что, для того чтобы произведение соответствовало названным выше критериям, в нем должен быть элемент фантастики. Тот же эффект «сказочности» может быть вызван тем, что произведение написано иностранным автором и действие его происходит за рубежом (к примеру, «Кролик, беги!» Джона Апдайка или «Фиеста» («И восходит солнце») Эрнеста Хемингуэя).
В том же «Кролике» есть и другой элемент, который может придать произведению сказочность – это язык. Апдайк с помощью выразительных средств буквально взрывает восприятие, казалось бы, реальных описываемых вещей и событий. Сделано это автором с помощью подробнейшей детализации и крайней субъективности восприятия описываемых вещей и событий. Похожий подход к языку встречаем и у Фолкнера55.
Следующий фактор, который придает произведению сказочность, это временная отдаленность от реального времени реципиента. Видимо, именно поэтому нам интересно читать классиков. Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Гончаров – спустя столько десятилетий их XIX век кажется нам таким красивым и «вкусным», таким непохожим на нашу реальность. И это при том, что все они –самые что ни на есть классические реалисты56.
Если вы заметили, в этом ряду общепризнанных русских прозаиков XIX века не хватает еще как минимум двух хрестоматийных имен, и это неслучайно. Дело в том, что Льву Толстому С.Я. отказывает в почетном звании быть «сказочником». По С.Я., этому бородатому дядьке (при всей его бороде) просто не хватает чувства юмора (хоть и не сказать, что Пушкин с Лермонтовым – юмористы хоть куда), чтобы носить это почетное звание.
Второе неназванное имя – это Достоевский. К этому писателю у С.Я. отношение особое. С.Я. обычно любит всем говорить, что после юношеских лет для него остался лишь один рок-музыкант (если вообще это узкое определение применимо к этому человеку), которого он до сих пор уважает – это Борис Гребенщиков. Уважает за непознанность, за обретание высоко над границей, за которой начинаются истинные Мастера – люди абсолютно несогрешимые и