сказ. Побродив по скрипящим доскам и обнаружив, что все двери заперты, Элли заметно расстроилась. Принялась рассматривать картины или, скорее, пыталась догадаться, что же на них изображено, – ведь под серым слоем композицию разобрать было сложно, а краски и вовсе были какими-то чёрно-белыми.
Особый интерес у девочки вызвали фотографии, стоявшие на столе в гостиной. Чем-то притягательно-тайным веяло от них, хотя на первый взгляд казалось, на них была запечатлена обычная семья: супружеская пара с малюткой на руках, естественные улыбки, гордый муж, обнимающий жену за плечо будто бы с её позволения, специально подобранный фон.
«Так, начну думать, – решила Элли. – Если его рука положена не на талию, а на плечо, но есть искра в глазах – значит, волю ему возлюбленная давала, но лишь в особом статусе, нужном ей: муж-защитник, но она – главная по сути и определяет галс корабля. Всегда один позволяет любить. А иначе получается, что его это устраивало, или даже было его целью: ответственность не в мелочах (оставлять это жене – пусть думает, что сама правит бал), а в целом. И надёжный отец, и муж, и близкий понимающий друг, и жилетка… Так… Теперь дитя…»
И вдруг что-то смутное, едва уловимое увлекло её мысль так далеко, что остались только ощущения. Нечто знакомое и одновременно незнакомое волнами забегало по груди. Пытаясь понять причину резко забившегося сердца, Элли перевела взгляд в окно и увидела Филиппу, выходившую на тропинку к Руине (прозвище покосившегося особняка уже укоренилось в голове девушки). Как обычно, что-то напевая и тараторя сама с собой, она пуще нужного размахивала при ходьбе руками – наверное, для показной торопливости. Она вытерла ладони о подол и обшарила карманы, ругаясь на себя за то, что, по-видимому, в прошлый раз забыла ключ в самой Руине.
Это нисколько не напугало Элли: она прекрасно знала все пути отступления обратно к дому. Ключ девочка оставила в коридоре – предположительно там, где его «забыли» до этого (если судить по ворчанию самой кухарки), и вскоре была уже у заднего входа, рядом с родной кухней. Лишь вопрос о намерениях Филиппы не давал девочке покоя: «Давненько я не видела, чтобы кто-то из нашего дома ходил туда».
«Странно: на плите всё уже шипит и бурлит для будущего обеда, а Филиппы нет».
Засмотревшись на кипевшие бобы, то всплывавшие, то, напротив, медленно тонувшие в толще густой пузырившейся буро-коричневой подливы, Элли снова оживила в памяти изображение младенца с фотографии. Неуловимые вспышки воспоминаний и черт, перепутанных с образами из многочисленных прочитанных книг, продолжали всплывать и исчезать перед ней…
– Птичка моя, ты опять уже здесь! Помогать пришла или просто в своём любимом кресле опять романы глотать собралась вместо чая? – как обычно, с нежностью произнесла Филиппа, вернувшись в кухню. Ласковый голос няни, знакомый с детства, всегда ассоциировался у Элли с тающим на солнце пирогом, и теплота разливалась до самых кончиков пальцев и пяток.
– Нет, сегодня чай, Липпи.
Элли