сидел льняной пиджак с черным галстуком в белую крапинку, переодеваться эта вальяжная, черноокая птица обожала, а еще больше поразглагольствовать о том о сем, поправляя непрерывно цветной платок, намеренно небрежно заткнутый в верхний карман. Заиграла лютня. Жаль, что это был не любимый падекатр, на котором я оттачивал свое танцевальное искусство в Сызрани. Заказал бутылку портвейна «Кавказ».
Ты не представляешь, Джованни, какую роль сыграли портвейны в моей жизни! Причем не утонченные португальские, откуда сей напиток родом, а доморощенные, ядреные! Посадил под свое крыло Марфушу, бедра которой дышали таким жаром, что мои фильдеперсовые кальсоны прилипли к вспотевшим членам, и опять вспухли проклятые штаны. Все тонко ощущали сиюминутность жизни. Как писал мой приятель актер Эйранов: «Пройдет еще немного лет, лаская радостями скупо. И превратитесь вы в скелет, хоть это, может быть, и глупо!» На этой грустной ноте затоковал наш Тетерев, во время рассказа он расхаживал по музыкальному салону, видимо, мучили его либо геморрой, либо кактус, на который он сел вместо горшка. Возможно, какая-нибудь аденома, чёрт бы их всех подрал, впрочем, один мой дружок до конца дней своих считал свою аденому куском засохших экскрементов – именно так нужно относиться к болезням! Но зачем Роза приходила в больницу? Почему подарила безумного Сальвадора Дали?
Новелла о неистовой страсти, которая постоянно в конфликте с разумом и государственными задачами, о внебрачных детях, упрямых шотландках, великом Роберте Бернсе, о скуке жизни и преимуществах реки Волги перед петлей
Да, Лондон малость чересчур для нас. Не то что я хочу вас этим обидеть — Просто мы тут сошли бы с ума.
Когда в посольстве СССР, что на Кенсингтон Пэлас-гарденс, затаившейся близ Кенсингтонского дворца улице миллионеров, проходило партийное собрание, в русском отделе британской контрразведки – МИ-5 наступал истинный праздник. Уже за неделю об этом событии становилось известно имеющей встроенные уши контрразведке, именовали его не иначе, как «профсоюзным» – ведь большевистский ЦК еще с коминтерновских времен повелел конспирироваться, опасаясь, что англичане поставят комячейку в посольстве вне закона. Но хотя многие хохотали над архаичностью «профсоюзной» вывески, поднять руку на нее никто не смел: в Москве еще живы были зубры, стоявшие у истоков этой глубокой зашифровки.
Трансляция собрания в скромное здание МИ-5 недалеко от вокзала Виктория проходила через искусно заделанные в зале посольства микрофоны (операцию провели много лет назад через русскую агентессу-уборщицу), до сих пор не обнаруженные советской службой безопасности. Лайв-шоу через мониторы поступало прямо в кабинет, где для пущей фееричности на табло высвечивались фотографии выступавших и их краткие биографии. Все это создавало сочный спектакль, дававший фору любой комедии Уэст-Энда, и потешало не только обитателей кабинета