Я прикажу. – И Тонаке: – Может, ты сам пойдешь за своим драгоценным Мараном? Пусть знает, кому обязан жизнью и свободой.
Тонака встал, потом сел.
– Не могу, – сказал он глухо. – Мне стыдно смотреть ему в глаза.
Такой вот разговор. Офицер, сломя голову, кинувшийся вниз, пока не передумали – несмотря на тщательный отбор, большая часть охранников сочувствовала отнюдь не Лайве, передал его слово в слово Марану, пока они шли вдвоем от крепостных подвалов к воротам. Как его встретили за воротами, Маран описывать Дану не стал, а сам Дан этого, увы, не видел, сразу после приезда Тонаки с ним связались со станции и потребовали «репортажа» из взбудораженного города. Ослушаться Дан не посмел, к тому же ему и самому было интересно, и он пошел, правда, все-таки пожалел в душе о прежних временах, когда был себе полновластным хозяином… Конечно, с одной стороны, исследовательская группа на станции придавала его работе больше смысла и целенаправленности, но с другой, ему диктовали, что делать. К счастью, он был давно уже на Торене не один, двое засели в Дернии, недавно появился человек в Латании, первой стране на планете, которая на глазах у восхищенных землян приняла конституцию, потеснившую неограниченную монархию, и его дергали не так уж часто, разве что в подобных экстраординарных ситуациях.
В городе происходило примерно то же, что у Крепости, только народу собралось больше. Неизмеримо больше, улицы были полны людей, которые, впрочем, ничего как будто не делали, не шумели, не маршировали, не несли плакатов, а просто стояли или сидели прямо на проезжей части. Молчали и ждали. О том, что Марана выпустили, Дан узнал на площади Расти. Он стоял на ступенях Большого дворца, открыв зрачок телекамеры, приколотой к карману куртки наподобие значка, когда из Малого вышел человек, скрестил над головой руки, призывая к молчанию, и что-то прокричал. По толпе прокатилась волна возбужденных голосов, на несколько минут над площадью поднялся гомон, потом все стихло. И люди стали как-то нехотя расходиться. Дан поспешно сбежал вниз и спросил у первого попавшегося бакна, немолодого, в очках:
– Что случилось?.
– Отпустили, – сказал тот, ошалело глядя на Дана. – Отпустили. Никогда б не подумал. Не было у меня веры в это дело.
– А раз не было, зачем ты здесь? – заметил неодобрительно его сосед.
– Так совесть-то у меня есть…
Дан торопливо пошел к Крепости, но там уже никого не было, где искать Марана, он себе не представлял, Поэта – тем более, оставалось идти к Дору, что он и сделал, но безрезультатно. Словом, Марана он так и не увидел, лишь на следующий день узнал, что за тем пришли, как только стемнело, следили, конечно, весь остаток дня, явились, забрали все из того же бара и, чтобы предотвратить новый взрыв, сразу же передали сотрудникам дернитского посольства…
…Послышались осторожные шаги, и прямо перед Даном возник вестник, один из совсем юных воинов, выполнявших в войске роль связных.
– Охотники, – сказал он повелительно, – вас требует к себе доблестный кехс Лахицин.
Что-то не так с Мараном?! Дан вскочил, за ним медленно поднялся взволнованный Поэт.
– Сейчас? –