дома. А в том, чтó делает война с человеком. Мы видели людей с выколотыми глазами, видели садистски изуродованные тела, массовые убийства. Видели, как к домам, где скрывались сербы, подгоняли, например, танки и расстреливали людей, направляя танковое орудие прямо в окна зданий, а окна больниц, школ и домов, где находились женщины, больные старики и дети, закидывали гранатами и боевыми снарядами, так что тела убитых, которых надо было хоронить, были разделены на несколько частей.
Да, действительно, это было лицо зла и оно раскрыло себя во всей полноте именно на войне против сербов.
Когда война в Боснии закончилась, только сербы увидели лицо этого беззакония – через массовые захоронения детей и немощных стариков, через огромное число людей, без вести пропавших, тела которых не найдены до сих пор.
Об этом не пишет мировая пресса, и никто не смеет пока дать историческую оценку геноциду сербов в этой войне, да и слово «война» политики тщательно избегают, называя ее военным конфликтом.
Словно вторя этим мыслям, сербский солдат озвучил свои страшные воспоминания:
– Как можно перенести страдания матери, которая стоит у гробов троих своих сыновей и оплакивает их гибель! Как можно пережить гибель малолетней дочери, изнасилованной группой бандитов на твоих глазaх! Как можно пережить то, что большинство сербов уже никогда не будет жить в своих домах и никому не верит!
«Вот зло и его дъявольское лицо», – думал писатель и обратился к Драгану:
– Так за что же ты все-таки воевал?
– Сначала за то, чтобы спасти свою семью и семьи своих друзей. Но когда я увидел, что такое война и какие она принимает формы, то стал воевать за то, чтобы спасти сербский народ от геноцида. Спасти сербскую державу. Если народ будет иметь свою культуру, свою державность, то его не уничтожить. Поэтому я воевал за Сербию. Все сербы ратовали за одну идею – будущее сербского народа. За то, чтобы сербский народ сохранился, как нация, и чтобы сербы имели свою державу и всегда жили на своей земле.
Из разговора двух ратников…
За столом неспешно идет разговор двух бывалых ратников, один – с чеченской, другой – с последней балканской войны. О том, как с поля боя выносили трупы убитых солдат ценой собственной жизни, они говорят с особой горечью. Бывало и такое на их веку, что за двух убитых теряли троих живых и запивали гибель всех пятерых сорокапятиградусной «горькой» из полевой спиртовой фляжки.
Счастливы были те матери, которые сами хоронили своих сыновей, даже если их привозили без головы и узнать родное дитя можно было только по носкам, которые несчастная мать вязала когда-то для любимого сына.
А сколько было случаев, когда привозили гроб с убитым солдатом к вырытой уже могиле и мать, открыв крышку гроба, чтобы дать сыну последнее целование, издавала крики неподдельного ужаса, потому что в гробу лежал совершенно чужой ей человек.
Такие страшные гробы с перепутанными адресатами не раз сопровождал и Ратко. Не зря он часто говорил о том, что стариком