как это иногда бывает, рука не показалась. Обычная рука, ничего, к сожалению, об этом человеке не говорящая.
Утро было слишком ранним, чтобы хорошо соображать: я понял, что выбрал слишком утренний рейс, и теперь чувствовал себя невыспавшимся и одновременно выпившим слишком много кофе.
– Откуда Вы так хорошо знаете русский? – спросил я. Восточная внешность никак не вязалась у меня с чистейшим, абсолютно без всякого акцента русским языком.
– Оттуда же, откуда и Вы, – ответил он.
– То есть?..
– Я родился и вырос в Москве, а моя мать родом из Вологды… Но, разумеется, я понимаю Ваше смущение из-за моей внешности… С моим отцом все гораздо сложнее – он из Индии. Такая вот дружба народов во мне одном, – улыбнулся он.
– А здесь Вы что делаете?
Хасим немного неловким движением руки достал из кармана пиджака белоснежный платок, промокнул им испарину, отчего-то выступившую у него на лбу, и тут же быстро спрятал его обратно.
– Здесь я… – Хасим немного замялся, потом, видимо, вспомнив, что я для него тоже «свой», а значит, пойму, продолжил: – Здесь я живу…
Он улыбнулся, и я улыбнулся тоже. Я прекрасно понимал, что он совершенно не врет: в Стамбуле, среди руин и развалин, среди осколков Византийской цивилизации, спрятанных под многочисленными культурными слоями, и была его настоящая жизнь. Оказалось, впрочем, что в Стамбульском музее археологии он периодически читал лекции для сотрудников и теперь, как и я, стоял в этом саду, ожидая его открытия.
Мы долго бродили по дворику с руинами вместе и чувствовали себя в нем так, будто он для нас был открытой книгой.
– Не кажется ли Вам, что, гуляя здесь, мы воображаем себе не тот город, что был на самом деле, но и не тот, что сейчас, а некую квинтэссенцию того и этого? Вот был форум Константина с колонной, увенчанной статуей, а потом форум Константина с колонной, увенчанной крестом, а мы ее воображаем и так и этак, а еще можем вспомнить, что сейчас это ничем не увенчанная руина, являющая собой весьма романтический символ древности. А на самом-то деле город никогда не был таким, как мы его себе воображаем, и тем лучше! Этот дворик с обломками для вдумчивого зрителя превращается в пазл, из которого воображение наше лепит ту картинку, которая ему больше нравится. И так со всем искусством. Мне кажется, искусство – это лишь набор смыслов… И еще набор результатов случайных совпадений. И каждый видит в нем лишь то, на что настроено его зрение. Вы не находите?
Несколько месяцев спустя, когда в музее археологии среди порфировых саркофагов и других обломков Византии, разложенных по полочкам, пронумерованных, обретших благодаря историкам и археологам воображаемое прошлое, я, как мне казалось, нашел себя, приобрел, как мне думалось, солидность и основательность, когда Стамбул, как мне казалось, утратил всякую загадочность, стал знакомым, наполненным интересными историями городом, когда я начал думать, что любую древность узнаю с закрытыми глазами на ощупь, что могу ориентироваться здесь по запахам и звукам, как раз тогда именно ему, именно