равнодушна к своему сыну.
Он рос, как придется. Подкармливали его соседи, те же Ожеговы, и всем селом собирали для него одежду. Галине Майоровой платили пенсию по инвалидности, очень маленькую, прямо-таки смехотворную, но председателю и всем остальным скоро стало ясно, что ей не стоит доверять ни рубля. Пока Ваня был слишком мал, председатель хранил их у себя и тратил со всей возможной экономией на самое необходимое – на хлеб и на лекарства для Галины, которые стоили больших денег.
Впрочем, время летело незаметно, Ваня подрос, стал понимать, что к чему, и когда председатель пригляделся к нему и увидел, что мальчик прозрел и не будет тратиться на игрушки и прочую ерунду, раз в доме есть нечего, и распорядился выдавать пенсию Ване.
И Ваня завертелся, как белка в колесе.
У него не было ни одной свободной минуты, чтобы научиться мечтать о своей собственной судьбе. Ему всегда казалось, что его жизнь уже давным-давно предрешена, катится по проложенной колее.
Он, конечно, знал, что другие люди живут по-другому, особенно в городе, но как именно они живут – его как будто не касалось, и не было никакого смысла думать, что он тоже мог бы жить так, если бы не больная мать, непрекращающаяся нужда и привязанность к земле.
Другой жизнью он никогда не жил и не знал, как ею жить.
А уж то, что он видел по телевизору, было для него словно изображением другой планеты, независимо от того, показывали там Москву, Париж, Нью-Йорк или Рио-де-Жанейро. Для Вани они одинаково находились на таком же расстоянии, как и Тау Кита.
Он не мог побывать там.
Вообще нигде, кроме райцентра.
И, честно говоря, у него совсем не было времени туда стремиться.
Утром в субботу, сразу после регистрации брака, Ваня проснулся очень рано, до восхода солнца, когда на улице уже светло, но как будто бы пасмурно. Он не мог больше спать, хотя слишком устал накануне, буквально валился с ног. И поесть как следует не успел: вновь попал под надзор кухарки и остался вовсе без ужина.
И бессонница у него началась оттого, что кардинальным образом нарушился привычный порядок и течение жизни. В доме вдруг сразу оказалось много людей, дом даже словно уменьшился в размерах. Кроме хозяйки и ее сына, тут теперь поселились ее муж, его два охранника и кухарка. Они заняли абсолютно все комнаты, так что всерьез возникла необходимость переселить Ваню из его спальни в кабинетик его отца, но охрана сочла нужным занять гостиную, потому что она была первая после сеней и «прикрывала» собой все остальные комнаты, и Ваня остался пока в своей спальне.
Такой расклад его не устраивал, но он не мог возражать.
Кухарка, невзирая на близкое знакомство, сразу заявила Зуеву, что жить здесь она не будет ни при каких обстоятельствах, и громким шепотом объяснила, почему: не надо навязывать ей на шею явную сумасшедшую, пусть и с тихим помешательством, но все равно не хочется садиться на пороховую бочку… Мало ли что за безумие может прийти Галине в голову, а кухарке своя жизнь дорога.
– Поселишься