почувствовал волнение сидящей передо мной девочки? Услышал её тревогу. Проникся её опасением. Как это случилось, и каким образом передались мне её чувства? А сможет ли такое случиться ещё? С другими людьми? С взрослыми? Многое хотелось обдумать, пофантазировать. Но мысли стали замедлять свой бег, запинаться, и, наконец, улеглись там, где остановились, устав ото дня, полного забот. Я уснул.
Новый день принёс новые хлопоты, и вчерашние размышления отошли на второй план. А потом и затерялись на многие месяцы. Вспомнил я об этом непонятном инциденте, когда внимательно всматривался в сидящего передо мной, небрежно развалившегося в кресле, Артёма Назарова. Моего первого заказчика.
Мне непросто было проникнуть внутрь, за его взгляд. Понять, о чём он думает, что чувствует. Я не знал, зачем мне это было нужно, но смотрел и пытался увидеть скрытый от внешнего его внутренний мир чисто автоматически. Даже не очень вдумываясь в то, что я делаю. Как, например, ни о чём не размышляя, я стою под душем и намыливаю руки, плечи, спину, ощущаю тепло воды и запах мыла. И совсем не думаю об анатомии тела.
Так и здесь. Нас окружало бесконечное пространство. Воздух струился слабым ветерком, приятно овевал лицо. Дышалось легко и свободно. Я сосредоточился на картине, и… его внутренний мир вдруг открылся передо мной, как на ладони. Я вошёл в него, как входит нож в размякший кусок масла. Легко и свободно. Без всякого усилия. От неожиданности рука моя дёрнулась, смазывая изображение рубашки, над которым зависла кисть. И тут же мой заказчик стал мне не только ещё более неприятен, но абсолютно не интересен. Мне стало всё равно, о чём он думает и чем занимается. Я увидел, что он несёт в себе чуждый мне мир лжи и насилия. За границы этого знания переступать не хотелось. Оттуда тянуло едким дымом опасности и агрессии…
С тех пор, как я ощутил в себе силу распознавания внутренней ржавчины героев моих картин, пришла уверенность. Она разрасталась вширь и уходила вглубь с каждым движением, вдохом, шагом. С каждым следующим написанным портретом я тренировал не только руку, но и это умение. Тайное знание. Манеру писать и манеру думать о результате моей работы. С каждым новым мазком я учился переносить живую толику души на холст. Старался угадать истинные чувства и устремления своего очередного заказчика. Но и предоставить ему отличную и устраивающую его работу.
Свою душу я старался держать закрытой, резко отделяя работу от своих чувств и переживаний.
Портрет – ответственная работа.
Мои чувства – моя личная жизнь.
Эти две ипостаси должны идти, не пересекаясь.
Жить параллельными жизнями.
И от такого разделения выиграет результат.
Так говорил мне Учитель.
Нельзя ничего личного привносить в работу, только профессионализм. И я держал мою душу подальше от палитры с разложенными на ней красками. Подальше от радужного многоцветья, которое оживает и расцветает под моими чуткими пальцами. Вступает в резонанс с моей душой.
С той волшебной