она мне. Но если, чтобы её купить, надо несколько лет в очереди стоять, должно быть, вещь хорошая и нужная.
Когда я пришёл в цех после окончания института, ко мне чуть ли не сразу подскочила симпатичная такая, в рыжих завитушках председатель цехкома, взяла меня под руку и говорит, чтобы я, не откладывая, сейчас же в очередь записался на швейную машинку «Подольск».
Я попытался возразить, что шью редко – всё больше крестиком вышиваю.
Её красивые голубые глаза вдруг похолодели, как айсберги, а красивые крылья носа пришли в трепет, как крылья бабочки-капустницы в весенний момент самого сексуального восторга. И я услышал гневные слова:
– Ты что, ебанутый?!
Я опешил и на всякий случай, чтобы избежать скандала – может, здесь у них так принято, нормальных не держат – согласился, что да, есть немного. Но в самую меру, только чтобы мастером в их цехе работать.
Она потушила гнев и дарила меня своей улыбкой, пока я подписывался в очередь на швейную машинку «Подольск», и поводила по строчкам сладкими пальчиками незамужней ручки.
Потом она отвела меня в сторонку и, горячо дыша мне в ухо, сказала, что уже через два месяца меня в очередь на холодильник запишет вместо того, чтобы полгода ждать.
На холодильник я так и не записался, а швейную машинку «Подольск» купил бы, если бы через три года не уволился.
Так вот, мой троюродный брат сам жил в Ташкенте, но с завидной методичностью по несколько раз в неделю приезжал в Чирчик, чтобы свернуть меня с пути, как мне тогда казалось, истинного. В первый приезд он спросил меня своим бесцветным скрипучим фальцетом о моей зарплате на заводе. Я гордо ответил, что с разными премиями и добавками за вредность получаю 450—550 рублей в месяц, и посчитал вопрос исчерпанным, потому что в то время зарплата в 150 рублей считалась очень даже неплохой. Но кузена эта сумма не смутила, и он без всякой интонации и нажима заявил, что в НТТМ я буду зарабатывать 2000 рублей в месяц. Минимум.
Поверить в такие астрономические суммы было невозможно, и я, советский до мозга костей человек, возражал, что всё это ещё бабушка надвое сказала, а здесь, на государственной службе я уверен в завтрашнем дне.
Да, в этом и было главное преимущество социализма перед капитализмом – уверенность в завтрашнем дне. Там, в социализме, я мог быть уверен, что завтра, как и вчера, и позавчера, и послезавтра, я встану в полседьмого и пойду себе на родной завод, весело насвистывая или грустно прихрамывая, в зависимости от стажа работы.
Вот хоть что бы ни случилось, а я встану и пойду. И там, на заводе, – я знал это твёрдо – в двенадцать часов дня меня бесплатным обедом накормят. Очень вкусным обедом. Во всяком случае, тогда он был очень вкусным, я был уверен. И много, главное – супа полная тарелка, второе вообще чуть ли не из мяса, и чуть ли не сметаны полстакана в придачу. И ещё компот, компот обязательно!
И на что я всё это должен был променять?
Сегодня-то