ты есть, завтра нет. Он вновь явственно ощутил себя одной из таких частичек чего-то огромного, метафизического, непостижимо сложного, таинственного и одновременно с этим – любимого до слёз, больше жизни, притягательного, что называется одним ёмким, священным словом для россиян – Родина-мать! Чувствовал себя той частичкой, коя либо уцелеет и составит, как крошка мозаики, новую картину жизни-борьбы, либо погибнет, как погибли миллионы, на той Великой и Ужасной войне…
В своих тревожных мыслях он уносился к тем драгоценным дням, которые жена его, милая любимая Вера, называла – «днём творения». Тогда в любви и согласии была сотворена их общая жизнь, их дорогие доченьки, никому, кроме них, неведомое таинство, на всю жизнь сделавшее их неразлучными.
Улетал к тем ярким, солнечным послевоенным дням, когда окончил две академии: в 1948 году Военную Академию им. М.В. Фрунзе и в 1960 году Военную Академию Генерального штаба Вооружённых сил СССР. Обе с золотой медалью.
Возвращался в то бодрое, звонкое, советское время, когда был командиром полка, заместителем командира дивизии. Когда с 1961 по 1965 гг. являлся «правой рукой» – заместителем командующего воздушно-десантными войсками страны В.Ф.Маргелова
…Вспоминал как жил в казарме, шлифовал гранит военной науки в учебных классах, на стрельбищах и полигонах. Водил боевую машину «крылатой пехоты» и танк. Поднимаясь на самолёте в синюю орлиную высь без устали, раз за разом совершал воздушные прыжки с парашютом вместе со своими гвардейцами. Стрелял из пулемётов и гранатомётов. Изучал в тонкостях карту, стратегию-тактику боя, психологию командирской работы. И так: день за днём, год за годом…
А когда оказывался свободным, спешил-летел к любимой жене, своей «небесной ласточке». Если была зима, брали лыжи, бутерброды, китайский термос с горячим чаем и торопились на электричку. Та – глазастая, длинная, похожая на бажовского полоза, неслась гремливой стрелой в морозной метели сквозь солнечные пригороды, красно-кирпичные ангары, курчавые седые дымы, туманные дубравы и рощи, разноцветные посёлки, слюдяные от снега и блеска поля.
…выходили в чудесную с белыми-голубыми-серебрянными снегами русскую зиму, будто оказывались в другом мире!
Мчались до одури вдоль белых ослепительных березняков, и солнечных опушек, перечёркнутых синим и рыхлым заячьим следом. Катались с горбатых холмов, скользили вдоль речки под лазоревым льдом.
В предвечерних малиновых сумерках, в морозном туманце, усталые, но счастливые, возвращались в Москву. На затоптанном следами перроне входили в шумный вагон, устраивались на жёлтых с подогревом деревянных скамеках, укладывали на полку лыжи в чехлах; она сжимала пушистые, в круглых ледышках варежки, разматывала бежевый шарф и он видел, как нежно розовеет шея у ворота её тёплого свитера, и она, словно голубка в гнезде, устраивается у окна, и зелёная, с заиндевелыми окнами электричка увозила их обратно из этой волшебной зимней сказки в иную судьбу, другую жизнь, но