в карманы, Лука. Сердце ухнуло и заколотилось так, словно я вновь пустилась бежать. И как это – теперь не беспокоиться?!
Я подхватила Даху под руку и потащила её по рядам.
– Персики! Глянь, какие ароматные, сочные персики! – воскликнула я. – Умру, если не съем!
– Не умирай! – хмыкнула подруга и принялась выбирать фрукты.
А я вся превратилась в волнение. Снова мурашки, снова ощущение, что вокруг вакуум и есть только он где-то там, позади. Даже если не смотрит! Сердце бешеное стучало и выискивало его, словно радар. Я как во сне шла за Дахой, она купила персики и углубилась в ряды с авокадо, а я зависла у сыров, просто потому, что ноги не шли. Они стали ватными и будто бы не моими. Я уткнулась глазами в огромную голову сыра, желтоватого, с сухой, белесой корочкой и сильным молочным запахом и вдруг услышала над собственным ухом:
– Привет!
Я подняла ресницы, меня окатило жаром – Лука стоял, смотрел на меня и улыбался. Нас разделял лишь столбик, на котором держался зонт. И миллиметр от моего предплечья до его пальцев.
– Любишь?
– Кого? – хрипло спросила я.
– Пармезан, – ответил он и склонился так низко, что меня окутало его теплом и запахом, а наши губы оказались преступно близко – ничего не стоило поймать его вздох. Я вся покрылась мурашками и исчезла в солнечном тепле чёрного бархата его глаз. А в голове поплыло звенящее, как малиновый звон:
«Что будет, если он меня поцелует?»
Глава 11
Розовые, нежные, пахнущие заварным кремом с малиной губы просто требовали, чтобы их поцеловали здесь и сейчас. Лука невольно потянулся к ним под завороженным взглядом зелёно-голубых глаз. Мгновение стоимостью в половину сокровищ Ватикана. Но ресницы-мотыльки взлетели изумлённо, и ограбить себя на поцелуй Боккачина не позволила – отстранилась.
– Я совершенно не люблю Пармезан, – выпалила она, розовея так, словно они занимались любовью на смятых простынях, а не стояли перед прилавком с сырными головами, треугольными кусками Горгонзолы с голубоватыми прожилками плесени, с ванночками, наполненными кремовым Томино и рассыпчатой Рикоттой.
– Пармезан нельзя не любить, – улыбнулся Лука и с разрешения задорного продавца, мигом уловившего, в чём дело, отломил кусочек от неровного молочно-жёлтого айсберга и протянул Боккачине. – Попробуй.
Она посмотрела на Луку чуть смелее, и внезапно в её глазах вспыхнул дерзкий протест.
– Не люблю! – заявила она и, похоже, сама этому удивилась и обрадовалась. Уткнула руки в боки и повторила почти весело: – Не люблю и всё! Я люблю наш, адыгейский!
– Адигэски?! – повторил изумлённо Лука. – Что это?
– Вкусно. Русский мягкий сыр. Не объяснить.
– Тогда попробуй этот, – сказал он, поднося к руке Боккачины ванночку с Томино. – Сливочный, мягкий.
– Почему я должна попробовать? – сверкнула глазами Боккачина, продолжая смотреть с вызовом и удивляя ещё больше. – Почему ты ходишь за мной?
– Потому что сыр – это вкусно, – ухмыльнулся Лука и мотнул подбородком