осмотрел наших раненых. Покачал головой.
– Господи, какие муки люди принимают.
А я снова подумал, как не похожа настоящая война на кино, даже в мелочах. Там раненые с повязками на голове или груди бодро улыбаются, мужественно терпят боль, готовые встать в строй. Или умирают, стиснув зубы. А здесь мой ровесник, с раздувшимся изрешеченным животом, тянет, как больной котенок, непрерывное «и… и… и», полное уже потусторонней боли. А как будут лечить танкиста с застрявшим в гортани осколком? Он лежал с открытым ртом, весь опухший, и задыхался. Его тоже срочно требовалось оперировать.
Прежде всего бригадир показал Князькову место, куда надо перебраться. Мы находились слишком близко от дороги. Перегнали танк, перенесли раненых через мелкую речушку и остановились в зарослях молодого сосняка. Здесь нам предстояло переждать несколько дней. Князьков сразу выставил посты и приказал рыть землянку. А мы со старшиной Шуваевым сели на его повозку и поехали за акушеркой. Когда уже собирались, Иван Никифорович будто невзначай проговорил:
– Пусть с нами вон тот хлопец до села доедет, – бригадир показал на Пашу. – Он знает, где я живу. Бабы хлеб испекли, принесет вам свежего.
Я понял, Иван Никифорович не против, что его дочь хочет встретиться с Пашей. Князьков согласился. Пашка, весь заулыбавшись, вскочил в повозку. Он, наверное, всю ночь не спал, о Варе думал.
Акушерка Батаева Клавдия Марковна, высокая, широкоплечая женщина, лет тридцати пяти (кобыла! – как окрестил я ее со злости), ехать с нами наотрез отказалась. Выслушав старшину и задав несколько вопросов, коротко проговорила:
– Их к врачу надо.
– А где он, врач? В Дятьково немцы. Может, покажете, где есть ближе?
– У меня две дочки и мать. За эту прогулку германцы всю семью постреляют.
– Помрут мужики без помощи. А вы, Клавдия Марковна, акушерка, почти хирург. Инструментами владеете. Никто не узнает, что вы нам помогли.
– В селе ничего не скроешь. Через день все знать будут, что я раненым красноармейцам помогала.
– Собирайтесь, – коротко сказал старшина, – и сумку свою санитарную не забудьте.
Никуда я не поеду! – женщина смотрела на нас с нескрываемой злостью, а потом накинулась на бригадира. – А ты, Иван, все выслуживаешься. Из бригадиров в председатели метишь! Поздно уже. Немцы тебе другое место присмотрят.
– Выпивший с утра бригадир недобро прищурился.
– И где ж мне это место будет?
– Где-нибудь повыше. Они найдут.
– На березовый сук намекаешь? – надвинулся на нее бригадир.
– Цыть! – прервал обоих старшина. – Я командир Красной Армии и тебя, Клавдия, не в кусты тискаться зову. Считай, приказ командования. Пять минут на сборы. Все инструменты, лекарства не забудь. А твоих фрицев я на гусеницы десяток уже намотал и столько же из пулемета перебил. И тебя пристрелю, на отродье твое не гляну.
Дочки, лет двенадцати, конопатые, в одинаковых шерстяных кофточках,