было пройти должную школу. Сын правителя слишком мало сталкивался с реальной жизнью, витал в облаках, замотавшись в покрывало иллюзии. Я не видел мира, не знал реалий. Врожденное чувство справедливости, время от времени пробуждавшееся во мне, приводило лишь к ухудшению положения дел. Я не владел собой на должном уровне, не был выдержан. Всему этому еще предстояло научиться.
Меня же ждала беседа с отцом. От ее исхода очень многое зависело. Это я отчетливо понимал и чувствовал. Впервые тогда я начал играть роль блудного, но исправляющегося сына, чем, не скрою, порадовал отца, но не его помощника – Ловиуца. Бывший воцелл слишком хорошо разбирался в лаэсах и в их побуждениях, чтобы я смог его обмануть. Именно Ловиуц, которого я был вынужден признать своим наставником, едва не воспрепятствовал моему побегу.
Как я позже понял, нет ничего хуже, чем воцелл, ставший магом, который знает кухню мастеров изнутри. Если бы не предательство в рядах воцеллов, наша цивилизация не подошла бы к опасной черте, не погиб в будущем Фаэтон, многого бы не произошло. Но, опять-таки, слишком много «если». В конце жизни все чаще ловлю себя на мысли о том, что многого не сделал, что, знай я, что будет, то обязательно бы учел это и поступил бы по-другому. Не так я представлял себе будущее нашей цивилизации.
Да, еще недавно я возглавлял Совет Фаэтона, еще недавно правители ацалов (стран и отдельных зон), прислушиваясь к моему слову, делали все так, как и надлежит делать в соответствии с законами и со сводом правил Лючина, поправки к которому были отменены. Можно радоваться, глядя на пройденный путь и на достижения, но меня печалит будущее. Слишком отчетливо знаю я, что будет вскоре после моей смерти.
Хуже всего то, что следующее воплощение, а я его готовлю, не сможет выполнить то, что следует в ухудшающихся условиях проживания на Фаэтоне. И в данном случае излишен ответ на вопрос: почему так? Я дам ответ на него развернутым повествованием на страницах десятков книг, по желанию потомков, естественно. Ведь я записал всю историю своей достаточно продолжительной жизни. А скитаться мне пришлось вдоволь, прежде чем ответить себе на вопросы: кто я, кем мне необходимо быть и что делать, чтобы Фаэтон и цивилизация прямоходящих существ на нем не сошли в бездну.
Я смог добиться некоторой отсрочки. Речь идет, в конечном счете, о миллионах лет, что само по себе немало, но я не смог остановить нисходящие процессы, протекающие в материи на всех планах и уровнях Фаэтона, бескрайнего космоса, в котором существует планета. Но, если не смог я, то это, как я вижу, смогут сделать потомки, живущие на Земле. Для них мои записки. В них я рассказываю отчасти историю нашей цивилизации.
Как и было оговорено, в положенное время я прибыл во дворец к отцу. Меня провели, как и прежде, в Оцвилум. Поднявшись на лифте в Сакоэй – сферу, располагавшуюся на самом верху Оцвилума, я, наконец, вошел в один из залов. Его больше всего любил отец. Здесь он принимал самые важные решения, размышлял о жизни и предавался философским беседам.
Когда створки, закрывающие вход в зал, разошлись в стороны, я прошел внутрь. Отец