фарфоровую чашку с чаем.
– Леху-то? Конечно, они ж с училища вместе, в Афган тоже вместе попали. Я ж как мать им всем, – Лена усмехнулась, потянулась к вазочке с конфетами, взяла карамельку, потом, передумав, бросила ее обратно. – Они со мной советуются, к нам с Рубцовым идут с любым горем, с любой радостью. Я ж и по госпиталям ездила сколько раз, что к Кравченко, что к Лешему. А когда Леху в Афгане контузило, я возле него почти месяц сидела безвылазно. В Ташкенте, помню, жарища, дышать нечем, а я в палате с Кравченко загораю… Он в очень тяжелом состоянии был, не слышал, почти не говорил. Врачи сказали – может остаться на всю жизнь глухим. Обошлось, слава Богу… Я там такого насмотрелась, в госпитале этом – не расскажешь! Мальчишки молодые, а искалечены так, что глянуть страшно, – она передернула плечами и перевела разговор. – Знаешь, Леха нескладный какой-то в жизни, неловкий, а вот на войне, говорят… Лучше него в батальоне нет, у него в крови война. И из-за этого он все время один. Ну, и пил после Афгана долго, да и после первой чеченской тоже… Напьется и воет, как волк. А потом – как отрезало, завязал. Но по службе никак не продвинется, дурацкая манера называть идиота идиотом в глаза, не взирая на погоны. А кому ж это понравится?
– Понятно… Лен, а правда, что он в роту фельдшерами только парней берет?
– А тебе зачем? – удивилась она, внимательно посмотрев на меня.
– Я все равно уеду к нему. Есть начальство и покруче капитана Кравченко, прикажут – никуда не денется. Мне нужно, понимаешь, нужно быть рядом с ним, он пропадет без меня, я чувствую.
Лена смотрела на меня во все глаза и словно ушам своим не верила:
– Господи, девочка, да ты больная… – проговорила она, наконец. – Точно, ненормальная! Ты думаешь, что это так просто – попасть в Чечню, в боевое подразделение?
– Я военфельдшер, я аттестована, меня не имеют права не взять, – уперлась я.
– Марьяна, ты говоришь такие глупости, что слушать стыдно! Я старше тебя, побольше видела в жизни, – внушительно сказала Лена, взяв меня за руку. – Война – это игрушка для мальчиков, а девочки должны играть в свои игры, понимаешь, у каждого своя песочница. А уж если ты вознамерилась попасть в роту Кравченко и даже если тебе это вдруг удастся каким-то чудом, то ты жестоко пожалеешь об этом уже через сутки. Тот Леха Кравченко, которого ты знаешь, остался на вокзале, а туда уехал совсем другой Леха, чужой, жестокий, безжалостный, слепой и глухой ко всему, что не касается войны. И если он увидит тебя в расположении роты, никто не знает, чем закончится твоя авантюра. Но уж поверь – точно не букетом ромашек!
– Лена, я понимаю, ты права, наверное, и все правильно сказала, но я уже решила. Мой дядя служит в штабе округа, если я попрошу, он поможет…
– Вот дурочка, ну, какая же ты дурочка, ей-богу! – всплеснула руками Лена. – На войну по блату… кому скажи…
– А ты не говори, не надо, я очень тебя прошу, особенно Рубцову своему, а то он мне все испортит.
Я встала из мягкого кресла и пошла к двери, Лена двинулась за мной, охая, как наседка. Мы попрощались…
Трясясь