лишь «закон» и соблюдал этот «закон» опять-таки ради совершенно практических целей, а именно чтобы не навлечь на себя Божий гнев и обеспечить свою историческую будущность, – еврей смотрел на такое событие, как явление Христа, с чисто исторической точки зрения и по справедливости должен был бесноваться, когда обещанное ему царство, для приобретения которого он так много веков страдал и терпел, ради обладания которым он разобщился от всех людей на земле, всем стал ненавистен и всеми презираем, когда это царство, в котором он надеялся видеть все народы порабощенными себе, всех государей коленопреклоненными перед собою во прах, – вдруг превратилось из земного в «царство не от мира сего». Иегова часто обещал своему народу, что Он «не обманет его», и еврею это могло показаться обманом. Не только одного, но многих они подвергли казни, потому что их принимали за обещанных Мессий или они сами выдавали себя за таковых. И по праву, ибо вера в будущее была таким же столпом их народной идеи, как вера в прошлое. И вдруг появилось это галилейское лжеучение! Вместо издревле освященного, упорного материализма вдруг водрузилось знамя идеализма! Бог мщения и войны превратился в Бога любви и мира! Необузданную волю, простиравшую обе руки к злату всего мира, Христос учил, чтобы она бросила все, чем обладает, и искала сокровища, зарытые в собственной душе! Еврейский синедрион был дальновиднее Пилата и тысяч христианских теологов. Не с полной сознательностью – нет, наверное, нет, – а с безошибочным инстинктом, присущим чистой расе синедрион схватил Того, Кто подорвал всю историческую основу еврейской жизни, уча людей: «Не пекитесь о завтрашнем дне!», Того, Кто в каждом своем слове, в каждом поступке являлся противоположностью еврейства, и не выпустил Его из рук до тех пор, пока Он не предал духа Своего. И только смертью Христа судьба свершилась, пример был преподан. Учениями не могло быть основано новой веры; в благородных, мудрых, нравственных учениях не было в то время недостатка, и ни одно ничего не могло поделать с людьми; требовалась прожитая жизнь, и чтобы эта жизнь тотчас же в качестве всемирно-исторического подвига включена была в мировую историю. Только еврейская среда соответствовала этим условиям. И точно так же, как жизнь Христа могла быть прожита только при помощи еврейства, несмотря на то что она была его отрицанием, так и молодая христианская Церковь развила целый ряд древних арийских представлений – о грехе, о спасении, о будущей жизни, о помиловании и т. д. (все вещи незнакомые евреям и оставшиеся им незнакомыми) – в ясные, видимые формы, уложив их в еврейскую историческую схему[40]. Никогда не удастся совершенно освободить явление Христа от этой еврейской основной ткани: были такие попытки в первые века христианства, но без успеха. Таким путем только изгладились те многочисленные черточки, в которых выражается своеобразность личности, и осталась лишь одна отвлеченность[41]. Еще глубже влияние второй черты характера.
Воля у евреев
Мы видели,