веки, которые как будто кто-то склеил ночью. Предприняв несколько провальных попыток вылезти из под одеяла, он погрузился в ужасное пограничное состояние между сном и реальностью. Каждый из тех, кто пребывал в таком наваждении, с уверенностью скажет, что это одна из наиболее изощрённых форм мазохизма.
В сознании Дёмы не укладывалась картина, невольным свидетелем которой он стал вчера, наблюдая из окна кухни. Во внутреннем дворе, на площадке играли мальчишки, почти такого же возраста, как он сам. Все лица представлялись ему знакомыми, во всяком случае, визуально, поскольку на территории жилого комплекса была только одна детская зона, и все ребята уже успели передружиться.
В тот роковой час на улице стояло дневное шпарящее солнце. В полдень Дёме гулять не разрешалось. @mama_ej отпускала его во двор или до обеда или после полдника, когда июльский солнцепёк сходил на нет.
Вернёмся к картине, которая оставила глубокий след в сознании Демида и нарушила душевную организацию мальчика: его дружочки, малолетние сорванцы, не придумали игры лучше, чем «Попади коту в морду». Всех детей такая забава, по-видимому, восхищала – как интересно бегать за несчастным животным с горстями щебёнки, возомнив себя охотниками на восточно-африканском сафари.
Кошка эта была местная, и все её знали. Ютилась она в подвале дома, а тёплыми днями вылезала из своего убежища понежиться на нагретом резиновом покрытии.
Как звали эту кошку? Барсик/Рыжик/Снежок/Пушок. Наверное, на одно из этих имён она откликалась. (Во всяком случае, за всю свою жизнь, другого имени для уличного мурчащего слышать мне не приходилось. Думаю, проблема кроется не в полном отсутствии фантазии у бабушек-кошатниц в их преклонном «немного за восемьдесят», нет. Это скорее уже старая, добрая, исключительно русская традиция – не усложнять привычные для всех положения дел.)
Спастись бегством из вне безымянная кошка не могла, потому что пару-тройку дней назад окотилась, и сейчас в подвале её ждали слепые, новорождённые котята. Она уже откровенно устала и измотанная продолжала метаться по внутреннему кругу двора.
Неожиданно для всех на площадке возник мальчик. Этого мальчика Дёма видел лишь однажды, когда их мамы знакомились. Тот был худенький, небольшого роста, в джинсовых шортах по колено и футболке с Микки-Маусом. Голову его прикрывала широкополая белая панама. Такие панамы можно увидеть только на девчонках или совсем ещё малышах.
«Если надевать такой головной убор самому, то только на даче у бабушки. Да и то на огороде, чтобы на улице никто не видел, не то засмеют,» – рассудил Демид, – «Наверное, он всё-таки помладше».
Мальчика этого звали Алёша и его семья только на прошлой неделе заселилась в новострой. Алёшин папа работал где-то далеко и приезжал домой на выходные, а мама была праведницей, ходила в церковь, носила юбки в пол, молилась перед сном и даже постилась. От неё к Алёшеньке и перешло обострённое чувство любви к ближнему своему, как завещали два великих драматурга, Господь и Ремарк.
Алёша, движимый этим самым чувством, подбежал к кошке, которая забилась в угол песочницы