из лужи. Мысль о том, чтобы покинуть дом, пугала, вот только выбора не было. Маша понадеялась, что к ночи небо расчистится и появится луна. Когда светит луна – не так страшно.
– Луна любит меня, – вспомнив слова Аглаи, прошептала Маша.
Задёрнув занавеску, она отошла от окна, поставила два стула рядышком друг с другом и легла на них. Взгляд скользил по обстановке комнаты: большие красивые часы с маятником, стрелки которых остановились на половине седьмого; стеклянная ваза на столешнице; картина с изображением сидящей на берегу пруда печальной девушки… Всё было непривычно, ново. В вонючем доме, из которого сбежала Маша, не было ни часов, ни картин, ни ваз.
Она остановила взгляд на фотографии на стене. Аглая. Ещё молодая, красивая. А рядом с ней мужчина и ребёнок. Хорошая картинка, от неё веяло спокойствием, иной жизнью. Маша долго глядела на снимок. Представляла, что и у неё могла бы быть нормальная семья. Мать, отец. Могла бы. Но что-то с этим миром не так. Того, чего хочется, не случается. Был отец, да и тот… В памяти всплыло, как Грыжа отрубала ему голову – топор поднимался и опускался, взлетал вверх и падал. Маша скривилась: ох как хотелось бы забыть всё это. У неё не было причин любить отца, но жалось к нему вдруг пробила все преграды и на глаза навернулись слёзы, а к горлу подкатил горький комок.
Она вспомнила, что отец не всегда был конченным алкоголиком. Когда-то, давно, он даже играл с ней, рассказывал какие-то истории. И ходил он, не скукожившись, точно древний больной старик, а прямо. Почему именно сейчас это вспомнилось? И было ли это правдой? Маша уже не знала, где правда, а где проявление её фантазии. В голове царил бардак. Возможно, всё навыдумывала, потому что очень хотелось верить, что в жизни было и что-то хорошее. Лучше приятная ложь, чем унылая действительность. Почему нет? Можно и мать выдумать – ласковую, добрую. И внушить себе, что она вовсе и не спилась, а улетела на луну и теперь живёт там. Но когда-нибудь вернётся, чтобы наказать Грыжу.
Маша коснулась пальцами ожога на щеке, и решила придумать, как воображаемая лунная мама будет наказывать Грыжу. Хотелось, чтобы та долго, очень долго страдала. Чтобы кричала от боли, молила о пощаде. Раньше Маша о таком даже думать не осмеливалась, а теперь в ней словно бы что-то надломилось, и пробудилась злость. Грыжа всё ещё вселяла страх, но как враг, с которым хотелось драться, а не как всесильный деспот. Злость придала Маше уверенность в себе – совсем чуть-чуть, однако, на фоне былого унизительного смирения это походило на взрыв вулкана.
Поднявшись со своего ложа, Маша принялась расхаживать по комнате. Ей не хотелось, чтобы гнев стихал, она наслаждалась этим чувством. Злость сдабривалась воспоминаниями всех тех случаев, когда Грыжа причиняла боль. А таких моментов было очень много, они всплывали в памяти как вёдра с нечистотами. Пинки, оплеухи, пощёчины… ожог на лице, убийство отца. Непрерывный кошмар без светлых пятен, который Маша могла бы назвать двумя словами: «Моя жизнь».
Но теперь она сбежала от всего этого. Недалеко.