отряду. Он состоял из чинов столичного градоначальства и Департамента полиции, примерно поровну из тех и других. Нижегородская и Ирбитская ярмарки, курорты Пятигорска в разгар сезона и Ялты перед приездом царской семьи – шерстились этим отрядом ежегодно. Лыков состоял в нём помощником начальника.
– Что, Алексей Николаич, решили нам опять чёрного народцу подбросить? – хихикнул майор, вставая при виде гостя. – Есть места, есть…
– Крепка тюрьма, а чёрт её хвалил, – в тон ему ответил Лыков. – А насчёт народца, так сейчас никого нет, а вот в апреле привезу целый вагон. Отборных! В Москву собираюсь. Там коронация готовится.
Тезавров сразу посерьёзнел.
– Когда?
– С 9-го по 18-е мая. Придётся накануне почистить Первопрестольную. Мелкий сброд разгоним, а посерьёзней людишек сюда доставим, частью к вам, частью в ДэПэЗэ на Шпалерную.
– Понял, подготовимся. Только уж, пожалуйста, не свыше пятидесяти голов, больше не вместим. А нынче за кем пожаловали?
– У вас в татебном отделении сидит Пашка Мишаркин по кличке Канонир.
– Есть такой сукин сын.
– «Наседка» в его камере имеется?
– У нас это отлажено. В каждой камере, конечно, нет, врать не буду, но во всех отделениях держим по два-три человека. А что требуется?
– У Пашки дружок есть, одного с ним села. Зовут Мишка Самотейкин. Вместе на колбасной машине работали. Вот его я и ищу. Нужны любые сведения об этом Самотейкине, а ещё хорошо бы получить записку от Канонира к Мишке, с рекомендациями. Прими, мол, подателя сей бумаги, справный малый, помоги чем можешь… Сварганите?
Майор задумался.
– Да он хоть грамотный? Чтоб записки писать.
– В формуляре сыскного отделения сказано: «читает и пишет бойко».
– Хм… У нас в татебном сидит такой Софроний Кочетков, кличка Князь Мосольский. Тощий, как мосол, потому и кличка… Давний мой осведомитель. Среди уголовных некоторая величина и пользуется известным уважением. Эх, и хитрая шельма! Ей-бо, прямо, хоть в Сенат сажай заместо Литовского замка. Софроний этого Пашку в нужное русло, пожалуй, что подведёт. Тот ведь на бойне работал?
– Точно так.
– Князь через четыре дня выходит на поруки. Скажет, что желает к ремеслу пристроиться. Попросит письмо. А?
– Подозрительно получится. На живую нитку сшито. Пашка-Канонир чай не такой дурак!
– Пашка дурак, и как раз такой, какой надо. Супротив Кочеткова он, что ребёнок; Софроний уговорит его на любое дело. Да и не только его… А вот поверит ли сельчанин? В самом факте таковых писем ничего подозрительного нет: каждый, кто выходит на свободу, несёт на себе целый ворох разных записок, посланий. Мы же кого выпускаем, не обыскиваем. Там почта уж отлажена!
Но Лыков всё ещё сомневался.
– Давайте мы так поступим, Алексей Николаевич, – предложил смотритель. – Я князя Мосольского вызову сейчас к себе и предложу решить вашу задачку. А вы посидите в соседней