сдерживаясь, чтобы не испортить трагедию смехом, Ада бесшумно выскользнула из укрытия на лестницу. Только удрать не удалось. Натан настиг ее у самого выхода и сгреб в объятья.
– Я тебя везде ищу. Пойдём со мной, познакомлю с настоящим классиком.
– Не хочу… я уже насмотрелась…
Но Натан, не слушая и не разжимая объятий, уже волок ее в какую-то неведомую сторону: мимо нелепой парочки, софы, мимо банкета…
«Кто с Трешкиным?» – только и успела вымолвить Артемида. От ответа она чуть не свернула шею, не в силах оторваться от мамонтообразного банкира-наперсточника и исполнителя собственных блатных песен по кличке «гоп со смыком», так трепетно опекавшего капризного хоккуиста.
В литературной гостиной стоял запах несвежих носков и нонконформизма.
Натан протиснулся к центру, оставив Аду рядом с субтильной девицей и юношей, нервно теребившим прозрачную бородку:
– … еще Апельсинов когда-то казался чем-то свежим, а всякие там тускневичи-немогутины и прочие мастера исповедальной прозы… Меня лично, от них просто тошнит! Я прихожу в ужас от нынешней угрюмой реальности, но больше от ее певцов… Тот же Морокин с Вампировым. Кощунствуют и глумятся. И это нынешние классики! Который год концом литературы пугают. И этим же концом (от неприличного глагола Ада, чуть не зарделась) … мозг читателю. А … (здесь ее вновь ошарашили, той же глагольной формой, но в прошедшем времени) довольно посмеиваются над всеми. Типа, мир – говно, я – Че Гевара! А классик потому и классик, что умеет, скрыв художника, раскрыть человека, как рыбье брюхо. Может быть, кишки его собственные; может быть, – нет. Классика – это теперь наши общие кишки.
Аду затошнило. Она ясно представила себе бородатого «классика» наподобие «льва николаича» в кожаном фартуке, с тесаком в мозолистой писательской длани. Перед ним подвешенная за крепкие ноги, точно свиная туша, болтается Анна. Юбки упали, закрыв верхнюю часть тела и обнажив кружевные панталоны. Хрясь! И на пол летит кровавое дерьмо…
Натан раздвинул плотно прижатые друг к другу торсы русписов и поманил Артемиду, явно скисшую от видений и удушья.
«Смелей!» – скомандовал он.
Ада скользнула в образовавшуюся щель.
Неспешно беседуя о тенденциях в литпроцессе, судя по возрасту, на диване сидели сразу два «классика». Публика помоложе внимала стоя.
Лицо одного их «классиков» того, что поживее, украшали модные прямоугольные линзы в клетчатой оправе. Аде очки показались женскими. Сунув руку за пазуху, «клетчатый» извлек сложенный пополам лист.
– Вот что мне принесли… – Он расправил бумажку. – Рецензия!
«Писатель Г, – немного шепелявя начал он, – известный представитель направления вялых интеллектуалов современной русской литературы. Его проза пронизана философией неагрессивного поwhoизма. Этакий взгляд сквозь бутылочное стекло, преломляющее свет и делающее мир кривоватым и косоватым, но безнадежно узнаваемым. Возможно, ты и сам бы написал об этом, только сегодня много пива и по ящику футбол, а завтра свидание или заседание. Все это отвлекает. Писателя