муж. А в начале ноября пришли уже за ней самой.
«В пять часов утра раздался звонок в дверь, – вспоминал Женя. – Четыре комнаты нашей московской квартиры на Донской улице заполнили люди в форме, начался обыск. Маме каким-то чудом удалось незаметно сунуть мне в трусы сберкнижку на предъявителя. Видимо, она ожидала ареста и положила на счет все накопления – восемьсот рублей. Три большие комнаты опечатали, а в самую маленькую мне разрешили перенести кровать, часть книг и кое-что из посуды. Когда маму уводили, она погладила меня по голове, поцеловала и сказала: «Запомни – твои родители честные люди, и что бы ни случилось, никому не удастся запятнать их имена…» Оставшись один, я долго не мог унять нервный озноб, от которого стучали зубы. Слезы принесли бы облегчение, но их не было».
Через два дня появился человек в штатском: «Евгений Яковлевич Весник? Собирайся! Возьми смену белья, мыло, полотенце, что-нибудь поесть в дороге. Больше ты сюда не вернешься». У ворот стоял грузовик, в кузове которого сидели несколько мальчишек от десяти до четырнадцати лет. От них Женя узнал, что всех везут в специнтернат для детей врагов народа. Вооруженный винтовкой охранник стоял к ребятам спиной, держась за кабину, и когда на повороте машина затормозила, Женя тихонько перелез через борт, спрыгнул на землю и шмыгнул в открытые ворота Донского монастыря.
На Курском вокзале он подошел к проводнице поезда, который следовал до Харькова, – рассказал про арест родителей, про свой побег и попросил помочь добраться к другу отца. Сердобольная женщина спрятала его на третьей полке за тюками с постельным бельем, дала поесть. В Харькове он прожил несколько недель, прячась в темной кладовке и не выходя на улицу. Потом другу Якова Ильича удалось узнать телефон и связаться с вдовой Орджоникидзе. Зинаида Гавриловна позвонила Калинину, знавшему Весника-старшего еще до революции, – они вместе работали на заводе «Айваз». Женя тоже был знаком со Всесоюзным старостой – встречались на семейных торжествах у Орджоникидзе. Михаил Иванович велел возвращаться в Москву и прямо с вокзала ехать на Моховую, в приемную председателя ВЦИК. Секретарь провел Женю в кабинет без очереди. Калинин поднялся из-за стола, подошел, положил руки на плечи:
– Здравствуй. Маму тоже взяли?
– Родственники в Москве остались? Есть кому тебя поддержать?
– Да. Дядя, брат отца.
– Ну и хорошо. Сейчас поедешь в квартиру родителей… Не бойся, никто больше не тронет. Будешь жить в комнате, которую не опечатали. Тебя сейчас туда отвезут и решат вопрос с домоуправлением. Вот, возьми немного денег.
До последних дней муж с большим теплом вспоминал всех, кто помог ему не оказаться в специнтернате (а по сути – в лагере) и не дал пропасть «на воле». Деньги со сберкнижки быстро закончились, книги и вещи, которые продавал за бесценок, – тоже. Но даже в самые отчаянные минуты он не решился расстаться с отцовским портсигаром, всюду носил с собой…
От