и, не сказав об этом прямо, все же дал понять, что эти осложнения стали для него счастливым поводом продемонстрировать не только свое мастерство, но и находчивость, в других обстоятельствах так и оставшуюся бы невостребованной. «Если у кого-либо из вас, джентльмены, имеются пациенты, которые, как вы чувствуете, нуждаются в подобного рода манипуляции, – любезно заключил он, – мы будем рады произвести ее здесь».
Члены Медицинского совета штата Канзас поблагодарили его и попрощались, отправившись подкрепиться в «Бартел-Хаус», привокзальное заведение, находившееся неподалеку.
Спустя двое суток они единодушно отозвали лицензию доктора, лишив его возможности практиковать «ввиду грубой безнравственности и непрофессионализма его действий». Верховный суд Канзаса отклонил его апелляцию, нелестно охарактеризовав его как «пренебрегающего устоями эмпирика, чья практика находится вне зоны морали, что является весьма характерным для всякого рода самозванцев. Лицензиат преуспел в шарлатанстве, далеко превосходящем обычное мошенничество».
Надгробное слово произнесли в «Канзас-Сити стар»: «Супершарлатан из Милфорда потерпел крах».
Доверившись ему, люди трагическим образом оказались обмануты.
Глава 1
В годы, предшествующие Первой мировой войне, братья Райнхардт, Уиллис и Уоллес, владели целым рядом процветающих анатомических музеев – Лондонским медицинским институтом, Медицинским институтом Парижа, Гейдельберга, Копенгагена и прочими. Базируясь в Де-Мойне, Форт-Уэйне, Ист-Сент-Луисе и других городках Среднего Запада, эти предприятия занимались документированием и лечением «интимных мужских недугов». Большинство из них имело впечатляющие уличные витрины, экспонаты в которых, выставленные Райнхардтами, служили поводом для обсуждений их деятельности. Самый знаменитый экспонат, привезенный из Миннеаполиса, носил название «Умирающий Кастер[1]».
На этой роскошной трехмерной панораме он лежал, как святой Себастьян: его тело щетинилось стрелами, пронзившими его во всех направлениях. Краснокожие, трупы и грифы из гипса делали картину более зрелищной, но что заставляло прохожих толпиться возле витрины и буквально замирать перед ней на несколько минут – это медленное ритмичное дыхание Кастера. Люди смотрели до тех пор, пока и сами – что было неизбежно – не начинали дышать в унисон с героем панорамы. Хотя связь Кастера с проблемой импотенции могла быть лишь условно-метафорической, но у наиболее обеспокоенной части населения смысл изображения находил отклик: сила утрачена, юность прошла, но не все потеряно, выход еще есть. В этом здании даже индеец Желтые Волосы[2] может обрести надежду.
Смесь ужаса с надеждой продавалась хорошо. Витрина в Гэри, Индиана – ее Райнхардтам оформил тот же прозорливый художник по интерьерам мсье Бруйяр, – представляла собой диораму с фигурами доктора и медсестры, занятых спасением младенца, родившегося от отца-сифилитика.