с кем ни попадя. А здесь месть, отмщение, вполне справедливое возмездие…
– …насколько справедлива пуля-дура, не так ли?
– Истинно так, князь. Но всегда ли справедливы ваши пули?
– Всегда, капитан. Мои пули праведны.
– Вы слышали, слышали? Како-ое самомнение!..
– Мы еще поговорим об этом!
Наверно, нелепо выглядел со стороны Петр Столыпин, уставившийся в одну точку. Здесь никто не стоял торчком, здесь расхаживали, разминали петербургские и московские затекшие члены; здесь священнодействовали. И разговоры – то же священное действие. Коль пришел к своему порскающему водицей алтарю – так говори, молись во славу этого вселенского говорения! Петра толкали, на Петра косились. Его даже узнавали:
– Петр Аркадьевич, как здоровье батюшки Аркадия Дмитриевича?
– Столыпин, что же вы, приобщайтесь. Клуб велеречивых бездельников!
– Верно, верно, о батюшках – потом, не поговорить ли вначале о… ш-ш, скажу погромче: о женщинах… еще громче о милых, милых дамах!.. Здравствуйте, несравненная Варвара Никодимовна!..
– Нижайший поклон вам, баронесса!
– Целую ручку, прелестница!..
Петр слушал, но вроде как ничего и не слышал, был занят важным, очень важным делом: воду в стакан наливал. Под поощрительные смешки:
– Тоже возболели, Петр Аркадьевич?
– Рано, рано!
– Болезни говорят о полноте жизни, любезнейший, как вы этого не понимаете!..
Так, стакан налит? Налит. Следует поспешать? Непременно следует, князь вот-вот выйдет из беседки, не в кустах же, где-то наедине, совершать такое священнодействие… Нет, нет. Публично.
Петр ринулся в его сторону, не очень-то вежливо расталкивая гуляющую толпу.
– Простите, ах, простите ради бога!
– Мои извинения…
– Да, да, тороплюсь…
Ага, князюшка, заметил?
Заме-етил!..
Шаховской уже поставил свой стакан на бордюр, готовый отойти от надоевших разговоров… но вдруг глаза его сошлись на одной точке.
– Ба, Петр Аркадьевич? Чего изволите, студиоз?
Петр еще не знал, чего он может себе изволить-позволить, но насмешливый вопрос все сам собой решил. Благословенная водица, вместе со стаканом, полетела в лицо, в рожу, в насмешливые губы князя, у которого, правда, рожи не было, – вполне приятный, разве что немного потертый жизнью вид. Но стакан да еще с водой, тяжел, губу, треклятый, рассек. Под общий выжидательный вздох:
– Никак опять?..
– …опять, а как же иначе!
– Дуэль, дуэль… вы видите?..
Здесь все складывалось прекрасно. Все было уготовлено здешней досужей обстановкой.
– Вытирайтесь, князь, умывайтесь… умоетесь еще и в крови… Пистолеты!
Пистолеты!
Шаховской не так долго и вытирался. Ровно столько, чтобы задержать платок на рассеченной губе.
– А вот это уже лишнее, студиоз. Кровь не здесь проливают…
– Не здесь! У подножия Машука!
– Ба, вполне по Лермонтову. Он