тут я наверное совсем посинел, потому что меня еще раз осенило: я ж во втором классе в хоре пел! Все: буду музыкантом. И я припомнил еще вот какую подробность: я в этом хоре-то и не пел вовсе, а только рот разевал. А мне все равно по пению весь год автоматически пятерки выставляли. Точно – буду музыкантом. Хоть год – до Армии.
И я двинул в музыкальное училище.
Позднее я узнал, что до 17-го года в этом здании располагался популярнейший в городе дом терпимости. Преобладание в училище слабого пола и определенная богемность явились предпосылками для того, чтобы дореволюционный дух витал там и ныне. Хотя, надо заметить, с тех пор он значительно помолодел, похорошел и повеселел.
Размеры классов были столь удручающе малы, что наводили на мысль о крайне высоком уровне спроса на услуги предшествовавшего училищу заведения. Экономить, как видно, приходилось буквально на каждом сантиметре полезной площади.
В одной из таких Папа-Карловских каморок и размещалась приемная комиссия. Я сразу сказал, что хочу играть или на барабане, или на скрипке. (Я до сих пор считаю, что в оркестре это – два самых достойных и бескомпромиссных инструмента.) Но председатель комиссии – полный пожилой и симпатичный еврей – поправил на носу пенсне, так, что ладонь его руки почти закрыла от меня хитроватую улыбку, и сказал, что отделения ударных инструментов, к сожалению, в училище пока что нет, а чтоб учиться на скрипке, нужно иметь свидетельство об окончании по этой специальности музыкальной школы, коего, он подозревает, у меня нет.
Меня так поразило это пенсне (раньше только в кино видел), что я забыл обидеться и признался, что и правда, музыкальной школы не кончал.
Тогда он сказал, что без школы принимают только на оркестровое отделение и перечислил десятка два названий инструментов. Я из них знал только кларнет и флейту. Я сразу выбрал флейту, мне и в самом деле нравится ее ангельски-шепелявый тембр. Но человек в пенсне сказал, что на флейту все места уже забиты. Тогда я назвал кларнет, но и тут оказался лишним. Я уже собрался уходить, но пенснист (пенснец? пенснюк? пенснарик?) сам пришел ко мне на помощь:
– Молодой человек, а как вы относитесь к фаготу? Это великолепный, и к тому же – редкий, инструмент. И впечатление вы производите индивида физически достаточно выносливого.
Очарованный оптическими прелестями я, по своему обыкновению, пропустил последнее замечание мимо ушей и спросил не совсем впопад:
– А их у вас много?
– Фаготов? – удивился пенсноносец.
– Нет, пенснов, – сказал я, не совсем уверенный в правильности окончания.
– Нет, у меня только один, – ответил он, как-то опасливо поглядывая на меня.
– Жалко, – сказал я, впадая в сомнамбулическое состояние, – а на что она похожа?
– Кто? – еще сильнее насторожившись, медленно произнес он. Но потом, после паузы, в течении которой я пытался найти в памяти только что им произнесенное, но тут же забытое мною слово, он понял-таки: – Ах, фагот?
– Да, – обрадовался