Он дружелюбно улыбнулся Портфелии. – Вы удовлетворены?
– Да, конечно. Простите нас, ладно?
– Ничего, ничего, – он снисходительно потрепал ее по плечу. – У каждого своя работа. Нужно быть терпимее друг к другу.
– А что такое нейростимулятор? – осмелел я.
– Этот прибор был разработан в моей лаборатории совместно с учеными из Еревана три года назад. Он, как можно понять из названия, стимулирует деятельность центральной нервной системы. Он спас от смерти, или, по крайней мере, от некоторых заболеваний, от преждевременной психической дряхлости уже многих людей. К сожалению, удачно эта операция проходит пока что только в нашей клинике. Но попытки делаются во всем мире. И я, как вы, наверное, заметили, готовлю учеников. – Он снова повернулся к Портфелии. – А сторожа вы не вините. Он вовсе не плохой человек. Но привык ночью спать, а мы второй год уже лишаем его этой возможности.
Мы даже не успели как следует удивиться его проницательности (про сторожа-то Портфелия ничего не говорила), как он поразил нас еще более, обратившись к Джону:
– Если это журналисты, то при чем здесь вы, Женя? Насколько я осведомлен, вы – музыкант.
Джон, опешив, выдавил из себя:
– Да…
– Что с вами? – широко улыбнулся профессор. – Вы решили, что я телепат? Отнюдь. Все гораздо проще: когда здесь лежал Владислав Степанович, мы очень подружились с ним. Я всегда преклонялся перед этим блестящим ученым и мужественным человеком. Он рассказывал мне о вас, показывал фотографии. А у меня хорошая память на лица. Он обещал прислать вас ко мне. Но сейчас рано, слишком рано… – Он оборвал себя на полуслове. – Простите, молодые люди, я вынужден вас покинуть. – Он пожал руки мне и Джону. – Еще раз простите. Операция была очень трудной. – И, приветливо кивнув Портфелии, он скрылся в раздевалке.
Около трех часов ночи добрались до моего дома. Посвежело, я промерз до костей, а Портфелия стучала зубами, несмотря на то, что Джон галантно укутал ее в свой пиджак.
Я предложил зайти ко мне, хлебнуть горячего чаю, но Джон, ревниво покосившись на Лелю, шепнул мне на ухо: «Светка съест». Во весь же голос сказал: «Извини, старик, мне завтра рано», – и трусцой помчался в свою сторону. И пиджак прихватил.
Портфелия колебалась, видно, прикидывая, удобно ли ей в такой час подниматься ко мне, но колебалась недолго, ведь между нами не было и намека на какой-то интерес, кроме сугубо дружеского.
Отперев, я пропустил ее вперед и шепнул:
– Сразу налево.
На цыпочках пробрались мы в мою комнату, я включил настольную лампу, и Портфелия огляделась. Вот об этом я не подумал. Жуть. Хорошо, хоть постельное белье утром убрал с дивана и запихал в шкаф.
– Лачуга холостяка, – насмешливо подвела итог осмотру Леля. Было заметно, что она все же чувствует себя слегка не в своей тарелке.
– Ты посиди, я пойду, чай поставлю.
– Не нужно, Толик. Это долго. Я только немного отогреюсь и пойду, ладно?
– Да брось ты, – махнул