ночь в замке, было то, что громадные суммы, перейдя в руки старой девы графини, перешли в руки человека, который был далеко отсюда. Отец Игнатий, быть может, как-нибудь скоро будет кардиналом, но руководить и распоряжаться огромным состоянием будет не графиня… и даже не он, отец Игнатий, а этот «неизвестный».
XXIX
Около десяти часов утра главный камердинер графа подошел к двери с утренним завтраком на подносе.
Найдя дверь запертою, он снова пошел в буфет, но затем тотчас же вернулся и стал ходить около двери, ожидая каждую минуту, что ее отопрут. Около часа проходил он по коридору взад и вперед, удивляясь, что граф, такой аккуратный и точный в своей обыденной жизни, на этот раз так долго спит.
Когда прошел еще час и был уже полдень, камердинер, уже несколько встревоженный, стал пробовать замок, стараясь нашуметь, чтобы граф вспомнил, что он еще не отпирал двери.
– Может быть, сердится на мою неаккуратность, – думал камердинер. – Ждет завтрака, а сам забыл, что дверь заперта.
Подвигавши ручкой, лакей заглянул в замочную скважину и увидел, что ключа в замке нет. Это его удивило. Насколько он мог припомнить, граф, запиравший дверь постоянно, никогда, однако, не вынимал ключа из замка.
– Быть может, он упал, – подумал лакей.
Он прилег лицом к полу, стал смотреть в скважину под дверью. Пол всей комнаты был освещен и ему виден, но ключа не было.
Он встал с пола и не знал, что делать. Совершенно машинально, почти бессознательно он отправился в прихожую, где сидело несколько человек прислуги, и объявил им странную новость: первый час, а граф не отпирал еще своей двери.
Новость эта была принята людьми несколько равнодушно.
– Занят, – сказали некоторые, – подожди, отопрет.
И еще полтора часа замок оставался в спокойном, обыденном виде.
Однако только прислуга была вполне спокойна. Людовика у себя была несколько встревожена своим ночным сном и рассказывала его Эмме. Она с нетерпением дожидалась, когда можно будет послать к отцу попросить позволения явиться к нему среди дня, не в урочный час, хотя на минуту. Ей хотелось скорее рассказать отцу пустой случай, но все-таки тревоживший ее, то есть свой сон, а равно свою беседу с отцом Игнатием во время его отсутствия.
На половине графини прислуга тоже была спокойна, но сама старая графиня не вставала с постели, чувствуя легкое нездоровье, отказалась от кофе и лежала в кровати лицом к стене.
Девушка, служившая ей и равно ее наперсница, заметила по лицу старой графини, что она действительно нездорова.
Зато в библиотеке три личности – отец Игнатий, безногий в постели, аббат, все той же сиделкой на кресле около его кровати, и знахарь – были не только встревожены, но даже слегка бледны; и каждый старался друг друга успокоить.
Отец Игнатий наиболее владел собою, только глаза его горели необычным, лихорадочным блеском, и он часто проводил рукою по лицу, по лбу, по голове, как будто хотел освободить ее от навязчивых и бурных мыслей.
Аббат