мир именно так и был устроен, – хотя бы ради того, чтобы иногда нарушать его правила. Закон, допускающий смерть, должен быть законом природы, универсальным и безличным.
Интеллектуальный путь, на котором дети формируют концепции законов природы и причинно-следственных отношений, действующих в соответствии с этими законами, может инициироваться именно этими реакциями [на обнаружение различия между жизнью и смертью, на человеческую смертность – вст. пер.], приводящими их к мысли о том, что все люди смертны, – мысли, традиционно предваряющей изучение классической логики. Это интеллектуальное восхождение может быть мучительным. Но, как в легендарном «Путешествии пилигрима»[138], на некой ранней стадии этого пути прежняя ноша может быть сброшена. Она есть не что иное, как чувство вины за грехи, которые ребенок прежде хотел, но бессилен был совершить, – за импульсы, психоанализом называемые желаниями смерти, хоть они и предшествуют концепции смерти. В норме интеллектуальное созревание приносит с собой смирение: ребенок обнаруживает, что он, как и все прочие человеческие существа, не имеет магической власти отвращать или вызывать смерть. Если любовь не может спасать, то и ненависть сама по себе не может уничтожать; и если смерть неизбежна для всех, значит, воистину любовь не может спасать. И его «желания смерти» были бессильны.
Как будет показано в следующей главе, реальная утрата во время этой стадии роста может пагубно повлиять на интеллектуально-аффективное развитие.
Стадия В посвящена когнитивному исследованию. Ребенок открывает факт смерти и, в ограниченной степени, – то, что он подразумевает. На стадии С происходит совершенствование концепции. Ребенок поглощен личностными и культурными аспектами, связанными со смертью. Смерть ассимилируется как человеческий опыт, не как универсальный биологический закон. Сцена заполняется похоронами, гробами, могилами; на заднем плане витают духи и призраки. Организуются и доставляют большое удовольствие церемонии похорон мертвых животных.
Стадия С отмечена интересом к ритуальному антуражу идеи смерти. Здесь мы можем обнаружить как различия, так и сходство между детьми, принадлежащими к разным культурам. Исследование[139], проведенное в Будапеште перед Второй Мировой войной и использовавшее венгерский язык, в котором слова мертвое и смерть имеют разные корни, обнаружило, что дети младшего возраста вообще не использовали второе слово, а старшие дети, благо образ смерти как жнеца[140] в белой одежде был очень распространен, склонны были связывать со словом «смерть» такую персонифицированную абстракцию, как этот образ. Несомненно, он соответствует почти неизменному у англоязычных детей определению мертвого как мертвого человека, но у английских детей собственно тенденция персонифицировать смерть не обнаружена. По-видимому, это различие связано с влиянием языка и общего окружения венгерских детей.
Настроение детей, которые устроили церемонию похорон