лицу пулеметчика внезапно разлилась почти дурашливая улыбка, и он помчался к модулю, крича по дороге какому-то молодому: «Душара, бумагу, конверт, ручку в ленинскую комнату. Быстро, сыняра, время пошло!»
Егоров усмехнулся, а потом надолго задумался: насколько любящей, мудрой и заботливой оказалась Серегина мама. Ведь сейчас она в одиночку сотворила то, что не в состоянии были сделать ни страна, ни армия, ни даже они, командиры.
Она подарила своему сыну надежду на счастливое и мирное завтра, надежду на то, что и у него все будет хорошо.
Ведь солдату так важно, чтобы его ждали не только родители!
Егоров и сам не помнит, сколько он сидел, стоял, ходил по набережной. Время и окружающий мир потеряли для него реальность: порой, словно наяву, он оказывался там, где служил год, полтора, два назад; разговаривал с людьми, которых знал раньше, и которых уже не было в живых.
Виктор курил и смотрел на море. По нему множеством беспорядочных горбиков бежали волны, то и дело исчезая, потом внезапно возникали с белыми прядями пены на своих макушках. Светлые клочки на сереющем фоне напоминали Егорову седины друзей: Валерки, Андрея, Витальки, Файзи.
От воды порывами плыл солоноватый воздух, пахнущий йодом.
– В том-то и штука, что море как раз и не имеет запаха, – рассказывал однажды Виктору знакомый моряк. – Вдалеке от земли его совсем нет, потому что это результат гниения водорослей, которые выбрасывает на берег. А в книгах почему-то все время твердят об этой гнили, как о каком-то аромате мужества. Может, оттого, что все эти лирики и романтики просто-напросто идиоты? – закончил моряк, презрительно сплюнув.
Сейчас офицер думал, что все люди прямо-таки обожают сочинять то ли для себя, то ли для других красивые, но совершенно далекие от правды истории. Особенно про любовь и войну.
«Странные все-таки существа – люди, – размышлял Егоров, – одни придумывают всякий бред о запахах моря, а другие торопятся в это поверить. И о войне они тоже все врут. У нее совершенно другой привкус, нежели тот, книжный, исключительно пороховой, о котором постоянно твердят всякие придурки.
Война остро и неприятно пахнет вонючими липкими носками, почерневшими портянками, давно немытыми и потными мужскими телами.
Война – это грязь на руках, лице, шее, ногах.
Война – это кучки дерьма рядом с местами ночевок подразделений. Наступать в них не хочется, и поэтому смотришь по сторонам внимательнее, опасаясь не меньше мины-ловушки…
Война – это покрасневшие, воспаленные от бессонницы глаза; разбитые в кровь ноги; лопнувшая, кровоточащая кожа на почерневших костяшках пальцев; обветренные, сухие, колючие губы; стертые плечи и непременная дрожь в костенеющих мышцах.
Война – это ядовито-желтая пыль, которая везде, кругом, и, кажется, забила легкие окончательно, поэтому, спрыгивая с боевой машины, ты не узнаешь своих солдат и очень долго вместе с ними отхаркиваешься серой, вязкой, тягучей слизью.
Война – это жара, когда