с вызывающей легкостью стряхивает с себя наши судьбы. При этом соблюдая обрядность и правила хорошего тона. Литература и элоквенция не зря умеют подсуетиться и предложить на этот случай несколько утешительных фраз со скрытым оптимистическим пафосом: «никто не забыт, ничто не забыто», «ты с нами сегодня, завтра, вечно». Ну как же! Мир «без меня неполный».
Похоже, во мне кипит обида. Еще немного и, как Тимотеус, я что-нибудь крикну про «злую мачеху». Опасно. В теперешнем положении не следует потакать настроениям. Теперь я на них не имею права. Помочь мне может другая формула, которую обронил целитель. Кажется, «скорбное бесчувствие». Невосприятие бед людских. Но этого еще недостаточно, этим защитным механизмом владеет бо́льшая часть человечества. Мне жизненно необходимо привить себе невосприятие собственных бед. Вспомнить, что все это начиналось, как в популярном анекдотце: «-Доктор, я стал все забывать. – И с вами это давно? – Что именно?». А далее анекдот развивается и начинает звучать драматически. Как и положено анекдоту. Но сохраняя комизм абсурда.
Дома, поставив на проигрыватель медлительную ретромелодию из первой трети прошлого века, поглядывая на дуб за окном, я пробую упорядочить мысли. Должен ли я приходить в отчаянье? Что ждет меня? Атрофия памяти. А если бы атрофия легких? Если бы забастовал кровоток, несущийся по моим артериям? Да мало ли на свете напастей! Опухоли, проказа, СПИД.
О, разумеется – сознание. Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать. Где мысль, там и страдание в радость. Что произошло с Мопассаном, когда он стал неспособен мыслить? Сам же тогда о себе сказал: «Господин Мопассан превратился в животное». Но он был писателем. Творцом. А также – богатырем и красавцем. Из этих последних получаются самые жалкие старики – их гнут к земле воспоминания о миновавшем совершенстве. Ранняя смерть его все же избавила от унизительных сопоставлений.
Но я-то существо без претензий. Я не испытываю тоски, забыв, например, свое младенчество, чем и отличен от художников, которые всем ему обязаны. Испытываю ли я ущемленность от этого тусклого неведенья? Нет. Ничего, кроме бесчувствия. При этом оно даже не скорбно.
Первая ясная картинка досталась от пятилетнего возраста. Колхидское лето в доме отдыха рядом с необозримым морем и пустовавшим монастырем. В нескольких шагах от него высился бамбуковый лес. Возможно, за лес я принял рощу.
Компанию мне составляла брюнетка лет приблизительно восьми. Когда мы блуждали по территории, две заплетенные косички с синими бантами то и дело взлетали от теплого ветерка. А поперек ее спины была протянута круглая палка из бамбука желто-салатного цвета. Девочка ловко ее придерживала руками, прижатыми к бокам. Леночке велено было бороться с вредной привычкой – она сутулилась.
Эта бамбуковая палка произвела на меня впечатление. Мне захотелось иметь такую же. Я раздобыл столовый нож, и мы вдвоем отправились в рощу, где я попытался срезать бамбук. Из этого ничего не вышло. Не тот был нож и не то было дерево. Но я не очень-то огорчился, я чувствовал, как меня завораживает густая