не любил больших портовых городов. Ты еще не успел сойти с борта корабля и прыгнуть на сходни, ведущие на пристань, а в нос уже густо, нагло, неудержимо шибают запахи просмоленных канатов, сырой и жареной, свежей и тухлой рыбы. Бьет болотистым запахом ила, идущим от давно бывших в воде (без очистки корпуса) кораблей и рыбацких фелюк…
Здесь пахло дымом и кислой брагой, разило сырой нефтью и яркими, дикими, как пестрая праздничная рубаха брешака, ароматами пряностей. «Летучий» прошел в узкий пролив меж двух огромных каменных башен, охраняющих вход в гавань, и медленно прошествовал вдоль нескончаемого ряда кораблей, с палуб которых летели звуки судового колокола, гортанные крики боцманов. На шкафуте огромного неуклюжего брига лысые бородатые люди в темно-синих рубахах, собравшись в кружок, то ли читали молитву, то ли пели заунывную, на двух нотах, морскую песню. На пирсах кишел народ. Кого тут только не было: матросы, торговцы, стражники, женщины в передничках, женщины без передничков, женщины в головных накидках и женщины с лицом открытым и наглым, с натертыми маслом плечами и задорно блестящими глазами. Огромный пузатый чиновник, похожий на ожившую винную бочку, взимал с прибывших в порт Сеймора подати. Он морщил губы и сочно ударял по бумаге круглой промасленной печатью в такой же жирной, круглой, увесистой промасленной руке.
У главной пристани стояли в ряд шесть огромных галеонов королевского флота. Лес мачт с зарифленными парусами вздымался в дымное, подтекающее зеленью небо. По сигналу начальника подбежавшей портовой стражи «Летучий» приткнулся под бочок одного из этих внушительных кораблей, водоизмещением превышавшего бриг барона Армина и Ариолана Бэйла раз в десять. Матросы отдавали швартовы. Только тут Себастьян вышел из каюты и тотчас же столкнулся лицом к лицу с красноречивым мастером Бэйлом.
– Тебе, наверно, в свое время тоже рассказывали про розовый лед с запахом резеды? – после несколько затянувшейся паузы поинтересовался Ариолан Бэйл.
– Давным-давно. Мне, Ржиге и Аннабели, – не сморгнув, ответил тот. – Ржига – это ночной болван с дубиной. Ну а Аннабель вы знаете.
Себастьян солгал: про розовый лед Предрассветных братьев он слышал этим утром впервые.
Точно так же впервые – и совершенно неожиданно не только для себя, но и для ошеломленного барона Армина – он поднялся по массивным ступеням громадного старинного особняка на главной площади Сеймора. Каменные статуи смотрели на него своими пустыми белыми глазами. Гулкие плиты покоев, розовые, матово-белые и серые, до головокружения разгоняли шаги. В огромных, в четыре человеческих роста, арочных окнах дробились, многократно отражаясь, маленькие фигурки людей, пробирающихся в самое сердце старинного здания.
Это был личный особняк владетеля Корнельского.
Себастьян хотел спросить, что они тут делают, но подумалось, что вот сейчас под величавыми сводами грянет эхо – и его робкий вопрос разом станет подчеркнуто наглым, назойливо повторенным раз, и другой, и третий. И он смолчал.
Ему